— Сборщики колосьев? — Руфь подалась вперед.
Ноеминь снова прислонилась к камню.
— Господь повелел не жать по краям и углам поля. Зерно, выросшее там, должно быть оставлено для бедных, которые соберут его, — взволнованная, она снова взглянула на поле и глубоко задумалась. — Когда все делается по закону Божьему, никто не голодает.
Руфь с облегчением закрыла глаза и склонила голову. О, Яхве, Ты воистину милосердный Бог. Ее сердце преисполнилось благодарности, к горлу подступили слезы. Только сейчас, когда в ее сердце снова возродилась надежда, ей стало понятно, как боялась она будущего. Бог не оставил их! Она готова была смеяться над собственным невежеством. Она выросла в городе и ничего не знала о сельской жизни. Она выросла под сенью Хамоса, ложного бога, который брал, но никогда не давал. Но теперь здесь Бог, Который любит Свой народ и питает его, даже беднейших из бедных, сокрушенных духом, с разбитыми сердцами.
Воистину, Иегова, Ты милосердный избавитель и защитник! Мне следовало помнить, как Ты защищал каждый наш шаг, когда мы шли через горы из Кирхарешета в Вифлеем. Прости меня, Господи, прости Твою неразумную рабу. Как я могла думать, что Ты привел нас так далеко только для того, чтобы позволить нам умереть с голоду?
Улыбаясь, Руфь подняла голову и вздохнула полной грудью, сердце ее преисполнилось благодарности и незнакомого чувства полной свободы.
И женщины говорили между собой…
«Бедная Ноеминь. Ты помнишь, как она смеялась и была такой уверенной в себе?»
«Слишком уверенной, скажу я тебе».
«Елимелех был не единственный мужчина, который хотел жениться на ней».
«Ты помнишь, каким красавцем он был?»
«Ноеминь на год моложе меня, а выглядит такой старой».
«И изможденной».
«Это от горя. Она потеряла мужа и двух сыновей. Ох».
«Должно быть, Бог наказывает ее».
«Все, что у нее осталось после жизни в Моаве, это та девушка, что пришла с ней».
«Она выглядит так странно».
«У нее такие черные глаза».
«Вы слышали о моавитянках…»
«Нет, а что ты слышала?»
Женщины столпились и перешептывались, открывая от изумления рты и качая головами.
«Ноеминь должна отослать эту девушку домой, в Моав. Нам здесь не нужны такие».
«Да, я согласна. Но кто возьмет к себе Ноеминь?»
«Ну, я не могу!»
«Мне едва хватает пищи, чтобы прокормить свою семью».
«У меня нет места».
«Что же будет с ней?»
«Бог позаботится о ней».
На следующий день после праздника первых плодов Руфь поднялась и спросила у Ноемини позволения пойти на поля и собирать оставленное зерно.
— Тебя никто не примет, Руфь, — сказала встревоженная Ноеминь.
— Но закон разрешает…
— Не все соблюдают закон. Мой муж и сыновья…
— Я должна идти, матушка. Это единственный выход.
— Я боюсь за тебя. На полях работают мужчины, которые могут обидеть тебя. Они не видят ничего плохого в том, чтобы оскорбить моавитянку.
— Тогда я буду работать рядом с женщинами.
— Они не лучше. Я не знаю, что мне делать, если с тобой что-нибудь случится.
Руфь обняла и поцеловала свекровь.
— Я буду молиться, чтобы Господь сохранил меня, чтобы он был Моим щитом, — она улыбнулась, глядя в испуганные глаза Ноемини. — Может быть, Бог приведет меня на поле доброго человека, который разрешит мне собирать колосья за его жнецами. Молись об этом.
— Ты должна быть начеку.
— Я буду.
— Не поворачивайся ни к кому спиной.
— Я буду осторожной.
— Хорошо, дочь моя, иди, — смилостивилась наконец Ноеминь.
Руфь пошла по дороге и остановилась у первого же поля, где работали жнецы, но задержалась там всего лишь на несколько минут. Один сборщик колосьев швырнул в нее камень. Руфь вскрикнула — камень попал ей в щеку. Сопровождаемая криками женщин, Руфь, спотыкаясь, убежала оттуда.
— Пошла прочь, моавитская блудница! Возвращайся туда, откуда пришла!
Стараясь остановить текущую по щеке кровь, Руфь пошла дальше. Жнецы, работающие на другом поле, были не добрее.
— Моавитская блудница! Иди к таким же, как ты, уходи с наших полей!
— И держись подальше от наших мужчин!
Когда она ступила на другое поле, рабочие стали бросать на нее похотливые взгляды.
— Иди сюда, моя прелесть, — позвал ее надсмотрщик. — Я не прочь покувыркаться в сене.
Остальные мужчины рассмеялись.
Руфь выбежала на дорогу, ее лицо пылало, а мужчины и женщины смеялись над ней. Они продолжали бросать ей вслед оскорбления и отпускать остроты в адрес ее народа.