Конец
Дождь не переставал идти уже вторую неделю, не позволяя спокойно вздохнуть и окончательно решить, что мы действительно разобрались со всем тем дерьмом, что свалилось на наши головы. Несмотря на то, что мы смогли уничтожить Прометея и Гвардию, небеса не спешили поливать Вэсленд лучами солнечного света. Все было серым и тусклым. Собственно, как и всегда в этом городе. Но были и положительные результаты, никакого влияния проклятья и болезни в воде уже не было. Лишь немногие из пострадавших пали в абсолютный сон, подавляющее большинство гражданских просыпались в первые же несколько часов после того, как все закончилось. Маги открывали глаза спустя недели, полубогов мучили ужасные кошмары в течение нескольких дней… но несмотря на это, наша миссия окончилась более чем успешно, учитывая сколько людей были в опасности, и сколько могло бы в итоге пострадать.
Говорят, что психической энергии вырвавшейся из туши Прометея хватило, чтобы вызвать припадки и видения у всех без исключения столичных магов, я же не помню об очищении абсолютно ничего, ни слов, ни боли, ни образов. Голос Надежды, вот мое последнее воспоминания, и тьма, смешанная с пронзительной тишиной, в которой отдаленно слышалось течение собственной крови. Возможно, разум сам решил забыться, возможно, просто не смог обработать поступившую информацию, избавившись от нее без каких-либо сожалений. Как бы то ни было, первое мое воспоминание после заветных слов, нашло вашего покорного слугу лишь спустя четверо дней, проведенных в сладких объятиях комы и тишины беспамятства. Темнота и покой были для меня подобно бальзаму на израненную душу и такой же иссушенный беспрерывной работой разум, что отчаянно требовал для себя отдыха. Храни Господь Азазеля, его клетка стала моим оплотом, не дав сознанию утечь в безумие имматериума, и несмотря на предупреждение Павшего о ее хрупкости, ни один демон, дух или бог так и не попал ко мне в клочок спокойствия за это время. Но и в клетке я был потерян, забывчив, даже на той стороне я пребывал в некой прострации, трансе или даже забвении. Я просто… перестал существовать на несколько дней, оставшись лежать мертвым остатком самого себя, иногда трепыхающимся под ударами чистой магии и ее парадоксальной ярости. Пока наконец, к концу первой недели не открыл глаза, оказавшись в больнице уже знакомой, под взором Виктора, который довольно хмыкнул, встречая меня весьма избитой фразой: - “Добро пожаловать домой, тебя уже заждались.” - К сожалению, оказалось что никого не знаю именно я.
Уже прямо по пробуждению возникли проблемы. Первый день я критически не понимал, где нахожусь и что вообще происходит. Я забыл имя, забыл окружение и многие базовые функции, с трудом дышал, запинался при ходьбе и разумеется, не мог внятно говорить, иногда пытаясь изъясняться жестами, но в основном просто пугаясь всякого окружения. Зато в чистейшем сознании отчетливо был виден смеющийся лик сони, сидящей в окружении умерщвленных клонов Надежды, что танцевали между собой искусный вальс, под несуществующую музыку со сбивчивым ритмом. Этот фрагмент не смог изъять из памяти даже дважды появляющийся рядом с койкой Азезель, который так отчаянно желал вырвать клок памяти, что был близок к тому, чтобы окончательно сломать мне мозги, после чего, по наставлению Виктора и, как ни очевидно, Арауна отступил. Впервые, я увидел бессилие босса, и кажется, он сам впервые столкнулся с подобной слабостью. Из обрывочных воспоминаний, оставшихся со мной через дни реабилитации и постепенное возвращению к своей личности, остался его приказ о моей транспортировки в столицу и последующий спор с Виктором и владыкой Смерти, которые убедили Павшего в необходимости покоя. Дальнейшие дни протекали в прогулках по израненному Вэсленду, которого реставрировали, казалось, всей страной. Я впервые видел такое количество рабочих и магов, собравшихся в одном месте, при этом не пытающихся убить или свергнуть кого-либо. То количество силы имматериума, что витало в воздухе, одурманивало меня до такой степени, что я начинал видеть изнанку мира даже не произнося магических слов и абсолютно не готовясь к вхождению в имматериум. Подобная практика преследовала меня впервые, и я надеялся, что первый раз окажется последним. Испытывать нечто подобное, все равно что не контролировать собственное тело, сохраняя чистое сознание и мысли, своей власти над ним, ведь разум пребывал в ужасе от увиденного, пока тело… просто болталось приатком. Издевательство от собственного сознания… Пожалуй, вот величайшая пытка для любого чародея, и я исключением не был, в отчаянии залезая на стены и пытаясь закрыть глаза, но куда спрячешься от мыслей? Я видел все даже сквозь веки, вынужденный терпеть этот ад.