— Я родила мужскую особь, за ней в основном присматривает Лиалла, у нее нет детей. У Замилы тоже нет дочерей, — прибавила она и снова вздохнула. — Акушерка очень разозлилась на меня, ей не удалось попасть на праздник. Она даже не могла хорошенько выпить в ожидании родов. А видишь, все напрасно. Ру тоже ходит угрюмый. — Она засмеялась. — У нас говорят "угрюмый, как спутник наутро после праздника". Иди спать, Цендри, я для тебя сейчас не лучшая компания.
Цендри в душе жалела Миранду, девушка выглядела очень плохо — впалые глаза, измученное выражение серого лица.
— Красивая перегородка, — сказала Цендри и увидела, как Миранда покачала головой.
— Она мне опостылела, — со злостью проговорила она. — Я занимаюсь этой детской работой только потому, что она помогает хоть как-то скоротать время.
К Миранде подбежал малыш, мокрые ползунки его болтались у него на коленях. Миранда шлепнула малыша, тяжело и неохотно, поднялась и пошла менять ему штанишки.
Цендри поднялась в комнату и только тут почувствовала себя полностью измученной и опустошенной. Возбуждение и очарование прошедшей ночи исчезли. Посмотрев на мирно спящего Дала, Цендри убрала подарки в сумку, не рассматривая их. Когда-нибудь потом она их изучит, но уже как ученый. Сейчас смотреть на них Цендри не хотелось, они слишком многое напоминали ей. Задвинув сумку подальше, Цендри поняла, что она очень долго не сможет взглянуть на подарки, возможно никогда.
Она снова посмотрела на Дала, и ей мучительно захотелось лечь рядом с ним. Она оглядела свою измятую и грязную накидку, тут же сняла ее и, взглянув на свое тело, испачканное в песке и водорослях, пошла в ванную комнату. Она встала под душ и начала отмываться. Через некоторое время вошел Дал.
— Ну, как праздник? — спросил он весело.
Цендри притворилась, что за шумом воды не слышит его вопроса. Она закрыла глаза и начала намыливать голову, но Дал не уходил. Он терпеливо подождал, когда Цендри закончит мыться, и снова задал свой вопрос.
Цендри поймала себя на том, что ей не хочется вспоминать то, что было с ней ночью. Она пожала плечами.
— Довольно любопытно, — неохотно ответила Цендри. — Но тебе неинтересна антропология, поэтому детальным рассказом я тебе докучать не буду. В общем все было довольно необычно. Сначала мужчины копьями били рыбу, потом женщины готовили ее и ели.
Дал ухмыльнулся.
— Видимо, это не совсем все. Я спрашивал Ру об этом празднике, так его чуть не перекосило, когда он рассказывал о том, что там происходит. Надеюсь, ты не принимала участия в ритуале оплодотворения?
Цендри попыталась вспомнить недавнюю фразу Миранды. "Как она сказала? Угрюмый, как спутник наутро после праздника, кажется?" Ей внезапно захотелось все рассказать Далу, поделиться с ним, но она вспомнила, что родина его — Пионер, ему не понять чувств Цендри. Он сделает только один вывод — Цендри изменила ему. Цендри хорошо знала мужа, он был готов смириться с единичным случаем измены, вызванным наплывом внезапной страсти. Он бы понял это и смог бы простить, но разбираться в эмоциях Цендри, стараться понять, что и почему толкнуло ее на такую откровенную, необузданную сексуальность, на половые акты без разбора, он не будет.
Цендри медлила с ответом, и Дал мрачнел все больше.
— Цендри, я спрашиваю тебя, — требовал ответа Дал. — Ритуалы оплодотворения в отсталых мирах ужасны. Почему ты молчишь? Тебе стыдно?
Внезапно Цендри почувствовала злость.
— Тебе не понять меня! — выкрикнула она. — Ты считаешь, что вся жизнь здесь состоит из набора бессмысленных традиций невежественных аборигенов. Я не позволю, чтобы ты смеялся надо мной.
— Мы договорились, что будем рассказывать друг другу о нашей работе.
— Пошел ты к черту со своей работой! — Цендри была в бешенстве. — Рассказ о работе, как ты его понимаешь, состоит в том, что ты постоянно кормишь меня своими советами, что делать и как. Почему-то ты никогда не делишься со мной тем, что ты делаешь и о чем разговариваешь с мужчинами. Больше того, стоит мне спросить тебя об этом, как ты тут же просишь меня не вмешиваться в твои дела.
— Совсем не потому, что не хочу тебе рассказать, — мягко ответил Дал. — Но тебе лучше не знать об этом ради себя самой. Ты же понимаешь, что я делаю и как это опасно.
— Вот и весь твой разговор, — воскликнула Цендри и подошла к Далу вплотную, сама удивившись своей смелости. — Если бы ты считал меня равной себе, а не наложницей, ты бы делился со мной всем, и опасностями тоже. Но ты ничего мне не рассказываешь не потому, что занимаешься опасным делом, нет. То, что ты делаешь, — незаконно. Ты хочешь развязать здесь гражданскую войну.
— Это лишний раз доказывает, что я прав. С тобой мне разговаривать не о чем.
— Но где твоя совесть ученого? Ты не задумывался, почему ученых с Университета ценят так высоко? Потому что мы не вмешиваемся в политические конфликты Сообщества! Мы вне политики!
— Прежде всего, мы с тобой, Цендри, находимся вне пределов Сообщества. А во-вторых, единственный человек, который упрекает меня в том, что я делаю, — ты. Но, Цендри, посмотри на себя, ты с первых дней прилипла к Ванайе и ее своре и не желаешь ничего видеть. Тебе и в голову не приходит, что мы на пороге открытия, равного которому нет. Если Руины действительно оставлены Строителями, то Изида должна стать частью Сообщества. Ученые должны иметь возможность изучать Руины. Да что, собственно, значит Матриархат в сравнении с наукой?
Цендри была потрясена. Она заплакала.
— И ты хочешь уничтожить целую культуру планеты ради кучи каких-то камней?! Ради своих научных амбиций? Ради того, чтобы все считали тебя первооткрывателем Руин?
— Ты совершенно напрасно считаешь себя ученым, — холодно ответил Дал с брезгливой гримасой. — Ты не понимаешь значения Руин для науки и культуры.
— Я понимаю их значение, но не так, как ты. Руины я знаю лучше. Для тебя важно только то, что можно измерить и взвесить, я же вижу в Руинах совсем другое, для меня они значат больше, чем для тебя. Ты видишь в них мертвую цивилизацию, дай тебе волю, и ты напустишь туда толпу ученых и туристов. Ты готов разрушить «Нам-указали-путь» ради удовлетворения своих личных целей. Нет, такой подход мне не нравится, и я не буду ломать голову над тем, что с ними нужно сделать, как лучше их расколотить, чтобы попасть внутрь. А теперь прочь с дороги, я хочу спать.
— Цендри, — взволнованно сказал Дал.
— Проваливай, хватит с меня твоей болтовни, оставь меня! — Цендри оттолкнула мужа и направилась спать. Она слышала, как Дал склонился над ней, позвал раз, другой, но она закрыла глаза и твердо решила не отвечать. Цендри чувствовала себя прекрасно. Наконец-то она выговорилась, сказала Далу все, что о нем думает. Всю враждебность, всю ненависть, недовольство и презрение, копившиеся в ней со дня приезда сюда, она вылила на него, отыгралась за те упреки, которыми он осыпал ее, за все сцены, которые он закатывал Цендри в ответ на испытываемые им на Изиде унижения. Цендри была довольна, она отомстила Далу за все, и теперь совесть ее совершенно спокойна. Уже засыпая, она подумала, не была ли с Далом слишком резка, и тут же успокоила себя. "Нет, он заслужил это. И никогда больше он не будет помыкать мной. Угрюмый, как спутник наутро после праздника, — с радостной улыбкой вспомнила Цендри. — Вот что его обидело. Оскорблена его мужская гордость. Да, наверное, можно было бы с ним разговаривать и помягче. Да пошел он…" — подумала Цендри и заснула.
Цендри разбудил грохот падающей перегородки. Она вскочила и прислушалась. Снизу слышались крики и детский плач. "Землетрясение!" — мелькнуло в голове Цендри. Она лихорадочно накинула на себя халат и побежала вниз по лестнице. Никого не встретив, Цендри вернулась. Землетрясение было коротким и неразрушительным, сломалась только одна перегородка. Цендри села на подушку и, немного успокоившись, стала одеваться. Только теперь она заметила, что Дала нет. Чувствуя в душе вину за грубости, которыми она осыпала его, Цендри решила найти Дала и рассказать ему все о празднике, не касаясь, правда, некоторых подробностей, и тем сгладить последствия неприятного разговора. Она прошла по всему дому, но Дала нигде не было.