− Представь меня своим друзьям, Рэрун, а потом мы поедем домой и будем праздновать.
Один из пришельцев, черноволосый, ниже ростом и стройнее, чем дварф, сказал:
− Да благословят вас Сироллали. Нас тошнит уже от походной пищи.
− А вы едите жуков? − спросила рептилия серебряного цвета, с крыльями бабочки и крутящимся туда-сюда хвостом. Вурик подумал, что это какой-то миниатюрный вид дракона, но затем решил, что возможно и нет, иначе он был бы таким же безумным, как другие драконы.
Через минуту все собрались в дорогу. Вурик периодически подавал сигналы с помощью охотничьего рофьего рога. Услышавшие этот звук поймут, что Джойлин в порядке, и передадут сообщение другим.
Что Вурик действительно хотел, так это поговорить с дочерью, но это не представлялось возможным при езде на санях. Если они будут говорить громко, их может услышать Рэрун со своими друзьями, поэтому разговор подождёт.
Наконец они достигли поселения, и до Вурика дошло, что Рэрун не мог не заметить малое количество костров и то, что некоторые дома пустуют. Брат обвёл всё одним взглядом и спросил:
− Что случилось с племенем?
− Атака драконов, − сказал Вурик. Это было правдой, но проблемы с этого только начались. − Они застали врасплох большую группу охотников, мы многих потеряли.
Рэрун вздохнул и кивнул головой.
− Такое теперь случается повсюду.
Начали сходиться поселенцы. По насторожённым и недоверчивых лицам сородичей Вурик понял, что они испытывают те же эмоции, что и он сам. Успокаивало, конечно, что Джойлин была жива. Поражали Тэган, Дживекс, Дорн и Уилл. Нужно было рассеять страх и недоверие и подбодрить односельчан.
− Смотрите все: моя дочь в порядке! Мой брат вернулся со своими друзьями. Подойдите и поприветствуйте их!
К его облегчению, остальные дварфы последовали просьбе своего вождя и подошли ближе, приветствуя незнакомцев. Возможно, некоторые, исходя из поведения Вурика, поверили, что всё в порядке. Остальные же просто притворились. Вурик подождал, пока Рэруна обступили старые знакомые, и сказал:
− Сейчас я вас покину. Я должен поговорить со своей непокорной дочерью.
− Не будь слишком суров с ней, − сказал его брат. − Конечно, жаль капаков, но такую потерю ты можешь себе позволить. Джойлин не сделала ничего такого, чего не делали мы, будучи в её возрасте.
− Я это учту, − Вурик взял хромавшую дочь на руки и понёс в снежный дом, где они жили вдвоём − болезнь унесла его жену до срока.
Как только он положил её на шкуру тюленя, Джойлин сказал:
− Папа, прости. Я любила Лазурь и Рывка.
Вурик также сожалел, но отмел мысли о несчастных животных прочь.
− Сейчас это не имеет значения. Мне нужно знать, что ты сказала Рэруну и его товарищам.
− Что ты имеешь в виду?
Он почувствовал настолько сильное раздражение, что, несмотря на отцовскую любовь, чуть было не дал ей пощёчину.
− Ты говорила им что-нибудь? Говорила о Ледяной Королеве и тех, кто ей служит?
Джойлин только хлопала ресницами.
− Нет, папа. Мы говорили только о моей ноге, тиричиках, и насколько я похожа на тебя.
Вурик напрягся. Джойлин была лишь ребёнком, и изменения, произошедшие с инугаакалакурит, не так сильно коснулись её, как взрослых дварфов. Она не говорила об этом. Всё было в порядке. Хотя нет, впереди был длинный путь, полный трепета и стыда. Но ему нужно было сохранить хоть что-то и не важно, какой ценой.
− Иди, − сказал отец, − я не буду наказывать тебя. Но ты не должна говорить с дядей или чужеземцами о королеве или чем-то, связанном с ней. Скажи, что ты меня поняла.
Она уставилась на него непонимающими глазами, но сказала:
− Да, папа. Я всё поняла.
Как только она вышла, Вурик прошёл в самую дальнюю комнату в доме, развязал кожаный пакет и достал оттуда маленькую резную коробку из слоновой кости. Внутри блестел осколок льда, огранённый, словно бесценный бриллиант. Когда его рука коснулась осколка, дварф вздрогнул.
Обычно арктические дварфы невосприимчивы к холоду. Они чувствуют его, когда случается перепад температур, но он им не вреден и не неприятен. Когда же Вурик взял осколок льда в руку, он почувствовал такой же холод, какой почувствовал бы обычный человек. Он приложил лёд к своему лбу.
Деревня праздновала на открытом воздухе, потому что ни один из снежных домов не смог бы вместить всех, тем более новоприбывших, которые были в два раза выше. Однако всё было неплохо. Народ Рэруна, зная, что людям нужно больше тепла, посадили их поближе к центральному костру. Правда, запах там был не ахти какой: дварфы поддерживали огонь высушенными останками животных и жирной рыбной кожей, но Дорн не обращал на это внимания.
Еда тоже была хорошей: мясо карибу, моржа, тюленя и какое-то растение, прозванное снежным цветком, приготовленное четырьмя разными способами. Веселье было в разгаре. Дорн аплодировал поселенцам, певшим песни, рассказывавшим истории и танцевавшим под сложные мелодии, исполняемые на трех барабанах различной формы, и даже жонглеру. И все же…
Дорн повернулся к Каре.
− Мне кажется… − прошептал он. — Хоть я никогда и не принимал участие в подобных празднованиях, но мне кажется, что они сильно стараются, сами при этом не получая того удовольствия.
− Согласна, − ответила Кара. − Они проявляют к нам гостеприимство от всей души. Но дварфы пережили слишком много трудностей и не могут поднять собственный дух.
Она бросила взгляд на Рэруна, сидевшего по одну руку от Вурика, и Джойлин − по другую. − Бедный Рэрун. Уверена, он надеялся на более счастливое возвращение домой.
Дорн хмыкнул.
− Возможно, ты можешь сделать что-нибудь, чтобы все было не так мрачно.
Кара улыбнулась.
− Возможно, и могу.
Когда жонглёр перестал подкидывать и ловить сосульки и получил свою порцию оваций, она поднялась, подняла руки, призвав к тишине, и начала петь.
В песне говорилось о молодом воине, который ухаживал за высокомерной девушкой, считавшей себя слишком хорошей для него. Она давала ему невероятно сложные задания, и он их выполнял, доказывая свою храбрость. Как всегда, Кара пела прекрасно, и её голос менялся в зависимости от того, чью партию она исполняла в тот момент. Это было безупречно. Пока она неожиданно не сфальшивила. Кара озадаченно улыбнулась, прочистила горло и снова взялась за нить песни. Она пропела три строчки, прежде чем снова запнулась.
− Прошу прощения, − сказала девушка-бард с горечью в голосе. − Мой желудок…я…наверное, съела слишком много этой вкусной еды…
Её колени подогнулись, и она упала на снег.
Дорн тут же бросился к ней. Кара попыталась поднять дрожащую руку, но силы её покинули. Её лицо, всегда необыкновенно живое, сейчас стало пепельным, а губы посинели.
− Павел! − крикнул Дорн.− С ней что-то не так!
Он посмотрел по сторонам, ища целителя, но то, что он увидел, привело его в ужас. Все его друзья лежали на земле, парализованные и в судорогах в то время, как лица поселенцев были каменными. Некоторые что-то испуганно мямлили и попытались помочь больным, но остальные не позволили этого сделать.
Все ели с общей тарелки, но дварфы как-то ухитрились отравить друзей Дорна. Из последних сил Павел поднял солнечный амулет и начал говорить слова молитвы, которая, предположительно, должна была снять действие токсина. Какой-то дварф ударил его тупым концом вертела, после чего Павел отключился. Рыча, Уилл вынул изогнутый меч, и повернулся к нападавшим, но оружие выпало из его беспомощных пальцев. У полурослика началась сильная рвота.
Дорн почувствовал приступ боли в желудке, − теперь не оставалось никакой надежды, что он мог как-то избежать отравления. Он посмотрел на Кару и умоляюще проговорил:
− Смени форму!
Возможно, в обличьи дракона Кара смогла бы сопротивляться действию яда.
Она просто лежала, не двигаясь, и Дорн заметил, что хотя её аметистовые глаза и были открыты, она не реагировала ни на что.
В бешенстве он добрался до ближайшего дварфа и замахнулся железными шипами. Но хотя его металлическая рука и не поддалась действию яда, но её контролировал отравленный мозг — полуголем промахнулся. Желудок заболел ещё сильнее, и у Дорна не было сил на второй удар. Он повалился на бок.