— Что еще вы съели? — спросил Джеф.
— Съели?
— Ну, кроме винограда. Что-нибудь еще украли?
— Мы не крали виноград. Мы хотели есть. Мы…
— Да не оправдывайся, а просто ответь.
— Да пошел ты, Джеф! Ты ведешь себя как…
— Ну, скажи!
Эмми покачала головой:
— Ты очень жестокий. Мы все считаем, что ты очень грубый.
— Что это значит?
— Это я виновата.
Эмми снова закричала на растение:
— Заткнись!
— Вы говорили об этом? — спросил Джеф. — Говорили обо мне?
— Пожалуйста, — сказала Эмми. — Просто прекрати так себя вести. — Она уже чуть не плакала. Помолчав, она тихо добавила: — Пожалуйста, не надо больше, любимый, — сказав это, Эмми протянула Джефу руку.
«Возьми ее за руку», — подумал Джеф, но не пошевелился, чтобы сделать это. Его что-то удерживало. Он вспомнил, что всегда, по какому бы поводу они ни ссорились, как долго бы ни дулись друг на друга, кто бы ни был виноват, в конце концов Джеф первым извинялся. Он утешал и успокаивал Эмми. И сейчас повторялось то же самое. Она сказала «прекрати», а не «давай успокоимся», например. Получалось, что опять он был виноват. Эта роль с избытком надоела Джефу. Он больше не хотел унижаться и просить прощения.
Ребята не заметили, когда растение замолчало. Темнело. Все понимали, что уже меньше чем через полчаса станет совсем темно. А надо было еще договориться о дежурстве, разделить еду и воду.
— Слишком грубо, — сказала Эмми. — Да, ты слишком грубый.
Джеф ужасно себя чувствовал: он пытался сделать все, чтобы спасти их, а вместо благодарности, ребята обсуждали его за его же спиной, обвиняли в чем-то и жаловались.
«Да пошла ты, — подумал Джеф. — Пошли вы все». Он отвернулся от Эмми, стоящей с протянутой к нему рукой, и пошел к навесу.
Глаза у Пабло были закрыты, а рот — приоткрыт. Вонь рядом с ним стояла невыносимая. Джеф знал, что с грека надо снять спальный мешок, чтобы его тело немного обветрилось, и вымыть его, тем более что воды хватало. Но уже было поздно, а мыть Пабло в темноте нельзя. И все из-за Эмми, Стейси и Эрика. Они выбили Джефа из колеи и потратили его время. Теперь Пабло придется ждать до утра.
Ноги грека до сих пор немного кровоточили. Джеф думал о том, что надо бы немного промыть раны или хотя бы перевязать их. А завтра — обязательно найти чистую футболку. Этого должно было хватить, чтобы сделать жгут потуже. А еще лучше перевязать тряпочками каждый крупный сосуд.
Эмми все еще стояла на середине поляны и даже не опускала руку. Она ждала, что Джеф вернется и попросит прощения. Но он не собирался этого делать.
— Извинись. Признай, что виновата, — сказал он.
— Что? — Было еще достаточно светло, чтобы рассмотреть выражение лица Эмми. Джеф понимал, что ведет себя так же глупо, как и она. Но уже не мог остановиться.
— Извинись.
Эмми опустила руку.
Джеф настаивал:
— Ну же.
— И за что же я должна извиниться?
— За то, что украла воду. За то, что напилась.
Эмми заплакала.
— Хорошо, — сквозь слезы прошептала она.
— Что хорошо?
— Прости меня.
— Теперь скажи сама, в чем ты виновата?
— Джеф. Может, хватит?
— Скажи, Эмми.
В воздухе повисла пауза. Джеф слышал, как Эмми всхлипывает. Наконец она тихо произнесла:
— Прости меня за то, что я украла воду. Прости за то, что напилась.
«Хватит, — говорил сам себе Джеф, — остановись». Но он не мог. Говоря себе одно, он делал совсем противоположное.
— Мне кажется, ты говоришь не искренне.
— Господи, Джеф! Зачем ты так?
— Скажи это так, чтобы я поверил, что ты действительно раскаиваешься.
Эмми промолчала, повернулась и отошла в самый дальний угол поляны. Она села на землю, спиной к Джефу, и взялась руками за голову. Становилось совсем темно, и он уже с трудом видел силуэт Эмми. Ему показалось, что она вся сотрясается от рыданий. Джеф попытался прислушаться, но за громким дыханием Пабло всхлипываний Эмми не было слышно.
«Иди к ней, — говорил Джефу внутренний голос. — Давай же».
Но Джеф снова не послушался сам себя и не сдвинулся с места. Он знал, как выбраться из багажника машины, знал, как можно залезть на отвесную стену, как спастись из горящего здания… Он знал, казалось, все, кроме одного — как выйти из этой дурацкой ситуации, в которую сам себя загнал. Ему было необходимо сейчас, чтобы Эмми первая пошла навстречу, чтобы она вернулась.
Джеф не сомневался, что она плачет. Но это, как ни странно, не смягчило его сердце, а наоборот: Джеф решил, что Эмми давит на жалость, играет его чувствами. А он всего-то и просил: признать, что она не права, и не более. «А может, она вовсе не плачет, а просто содрогается от холода?» — подумал Джеф.