Я вижу войну, которую он ведет в своем сознании. Через несколько секунд его рука отрывается от горла парня, и тот падает на землю, на руки и колени, жадно глотая воздух.
Зевс смотрит на него сверху вниз. Его голос звучит низко и устрашающе:
— Если ты еще хоть раз приблизишься к Кам, хоть дыхнешь в ее сторону или скажешь какую-нибудь хрень, которая, как ты знаешь, не соответствует действительности, я приду за тобой. И не будет ни одной гребаной души на земле, которая сможет остановить меня. Ты слышишь меня?
Журналист задыхается:
— Слышу.
Зевс распахивает пассажирскую дверь.
—Залезай, — рявкает он на меня.
Я практически подпрыгиваю от радости и сажусь в машину.
Через несколько мгновений Зевс садится на водительское место, и мы выезжаем оттуда.
Злость, исходящая от него, ощутима. В замкнутом пространстве его машины становится душно. Мне кажется, что это я сейчас задыхаюсь.
Я знаю, что должна что-то сказать, но не знаю, что именно.
Мы едем обратно в его квартиру в этом густом облаке тишины.
Зевс все еще живет в квартире, пока не закончится срок аренды, который истечет чуть больше чем через месяц, и тогда он переедет в дом. А пока он собирается начать работу над домом, подготовить его - оборудовать новую кухню, украсить его, купить мебель, в общем, сделать его домом.
Зевс сказал, что ему нужен мой вклад в оформление, потому что это и мой дом тоже, и я скоро буду там жить, так что мне должно нравиться, как он выглядит. Я не стала спорить с замечанием "скоро", потому что я знаю Зевса и то, что он делает, когда что-то намечается в его голове. По правде говоря, чем больше я думаю о жизни с ним, о том, что мы наконец-то станем семьей, тем больше мне нравится эта идея - может быть, даже немного волнует.
Хотя сейчас волнение - это последнее, что я чувствую. Беспокойство, трепет... да, определенно чувствую.
Он паркует машину у своего здания. Выключает двигатель. Но не делает никакого движения, чтобы выйти из машины.
Он сидит там. Руки обхватили руль, глаза смотрят прямо перед собой.
Я отстегиваю ремень безопасности и поворачиваюсь на своем сиденье лицом к нему.
— Зевс, — мягко произношу я его имя.
— Я хотел причинить ему боль. — Темные глаза поворачиваются к моим. — Я действительно хотел причинить ему гребаную боль.
— Знаю, — тихо говорю я. — И ты сделал ему больно. Ты задел его гордость. Я почти уверена, что ты сломал его камеру. И ты определенно напугал его до смерти.
Я улыбаюсь, но он не реагирует. Улыбка исчезает с моего лица.
— После того, что случилось со Скоттом, — он выдохнул, — Все стало выглядеть по-другому. Жажда борьбы... она больше не казалась такой важной. Но потом... в тот момент этот мудак стал Марселем вместе с каждым гребаным журналистом, который сказал о тебе что-то плохое. Он был каждым сожалением и ошибкой, которую я совершил с тобой. Он был пятью годами без тебя. Он был тем, из-за кого я пропустил начало жизни Джиджи.
Мои глаза наполняются слезами, и я тянусь к его руке.
— Я хотел причинить ему боль, Кам... но еще больше я хотел причинить боль себе.
— Зевс...
— Тебе лучше без меня, — говорит он. — Я не должен был возвращаться.
По моей щеке течет слеза.
— Ты снова хочешь отказаться от нас?
— Нет.
Раскаивающиеся глаза переходят на мои.
— Но ты должна отказаться от меня. Я не гожусь для тебя, Голубка. Я ни для кого не гожусь.
Я перелезаю через консоль, устраиваюсь на его коленях и беру его лицо в свои руки.
— Чушь. Послушай меня, Зевс Кинкейд. Я любила тебя девять лет. Пять из них я провела без тебя, и ни разу мои чувства к тебе не ослабли и не угасли. Ты хорош для меня. Нам хорошо только вместе. Для нас это всего лишь очередное препятствие на пути. Мы преодолевали и не такое. Мы преодолеем и это.
Его глаза, прикованные к моим, медленно моргают один раз.
— Я люблю тебя, — шепчет он. — Так сильно, что это приносит мне боль.
Я целую его покрытую шрамами бровь, затем щеку и, наконец, рот.
— Мне тоже больно любить тебя, Зевс. Но это также исцеляет меня. Любить тебя - это все.
— Черт, — стонет он. Его пальцы погружаются в мои волосы, а его рот захватывает мой в глубоком поцелуе. — Я просто хотел бы, чтобы ты увидела мои чувства к тебе, Голубка. Увидела, насколько они чертовски глубоки.