"Ты что, поохотиться решил, мальчик?" - поинтересовался старик.
"Из-за Вас мы можем сами стать дичью. Если он пришел не один. Вернее - она." - Тавил швырнул на землю под ноги Септиусу полую трубку, покрытую затейливыми резными узорами.
"Подстрелить нас хотела, маленькая стерва" - парень крепко держал за шею девушку-дрэла.
От силы три фута ростом, тонкая, как стебель, густо вьющиеся черные волосы, растрепанные и упавшие на лицо, и сквозь них блестят яркие темные глазки. Тавил сильно встряхнул дрэлку, так что ее ноги едва не оторвались от земли.
"Где остальные?" - в голосе парня прозвучал металл.
Левая рука, которую малявка прокусила своими мелкими острыми зубками, сильно болела. Но это все пустяки, по сравнением с тем что его ждет, если на них нападет целый отряд сородичей девчонки. Дрэлка издала какие-то мелодичные, чирикающие звуки. И помотала головой, так что длинные тяжелые волосы упали на руку Тавила. Хмыкнув, парень левой рукой поднес лезвие дирка к лицу дикарки.
"Говори на корене. И не делай вид, что не понимаешь" - Тавил говорил тихо, но его голос был полон страшного обещания.
Септиус, наблюдавший за этой сценой с похвальным для городского пижона спокойствием, присел на корточки, чтобы видеть лицо дрэлки сказал что-то на таком же странном птичьем языке. Девушка снова засвистела и зачирикала, ее немыслимо черные глаза перебегали от лица Тавила на старика. И обратно. Она выглядела испуганной, но не сильно.
" Она говорит, что одна здесь. Других дрэлов поблизости нет. И еще - что она не собиралась нас убивать. Просто смотрела." - Септиус слегка ухмыльнулся, в ответ на недоверчивый взгляд Тавила.
"А что, собственно, тебя удивляет, дружок? Да, я немного говорю на лаптэне. Вот оно преимущество образованного человека... Ты ее сейчас задушишь, дай хоть вздохнуть бедняжке" - Септиус укоризненно покачал головой.
"Если б эта "бедняжка" успела выпустить отравленный шип, или поблизости был ее ручной варгас, Вы бы запели по-другому, сердобольный Вы мой" - фыркнул Тавил, но убрал сталь в ножны и, отпустив шею девчонки, крепко ухватил ее за волосы.
Смуглую мордашку исказила болезненная гримаса. "Когда я хотеть ты убивать - ты быть мертвый" - проговорила вдруг дрэлка с нескрываемым призрением.
"Ага. Значит, все же, понимаешь корену. Тогда слушай. Мы сюда пришли по своим делам. И потом намерены уйти целыми и невредимыми. Ты пойдешь с нами, пока не достигнем края леса. Чтобы у твоих братьев не возникла мысль создать мне и моему другу проблемы со здоровьем. Если они нападут - ты умрешь первой. Если будешь кусаться и лягаться - сделаю тебе взаправду больно, поняла? А будешь паинькой - утопаешь к своим, когда я буду уверен, что и мы доберемся до дома целыми и невредимыми. Поняла меня?" - Тавил слегка успокоился, но ему ужасно хотелось уйти с открытого места.
Как бы не подозрительно выглядели развалины города, сейчас Тавил был бы рад укрыться за его стенами. Он дождался, пока девушка кивнет, в знак того, что поняла его слова, и обратился к Септиусу:
"В седельной сумке лежит веревка. Принесите. Ну, шевелитесь!"
Старик, неодобрительно прищелкнув языком, подчинился, подошел к гнедой лошадке Тавила и достал из сумки моток веревки.
"Руки нет вязать. Я не бежать" - запротестовала пленница.
"Обвяжите ее за пояс. И затяните покрепче. А то выскользнет и смоется" - не обращая на возмущение дрэлки никакого внимания приказал старику Тавил.
Септиус, присев, обмотал веревку вокруг талии девчонки и завязал прочным узлом.
"Ведите лошадей, мне обе руки понадобятся. Закончим поскорее Ваши дела в городе - и давайте выбираться" - угрюмо скомандовал Тавил, отбирая у Септиуса свободный конец веревки.
"Нельзя. Плохо место. Я не ходить" - попыталась упереться дрэлка.
"Заткнись и шагай" - сильно дёрнул за веревку Тавил, которому самому не по душе была вся эта затея.
Но раз уж они подошли так близко, смешно отступать. Парень потянул девушку за собой к воротам. Септиус шел следом, ведя обоих лошадей, которые тоже нервно поводили ушами, раздували ноздри и вздрагивали. Словно и их пугало это странное древнее место. Стало ощутимо прохладнее. Вечернее солнце проливало на заброшенные руины свой золотистый, яркий как янтарь, свет. День кончался. Надо было спешить.
Город был похож на пустые соты, в которых притаилась темнота. Дома стояли без кровель. Мрамор дворов и чего-то похожего на разрушенные фонтаны растрескался и был покрыт пятнами лишайников. Плиты, которыми были вымощены улицы, приподнялись и раздвинулись пробившейся между ними травой, а кое-где - молодыми деревцами. Ползучие растения раскинулись по стенам висячими косматыми плетями. Они прошли мимо ямы на углу двух улиц, все, что осталось от колодца. Их шаги и цокот копыт лошадей отдавались гулким эхом по мертвым улицам. Септиус, как ребенок на прогулке, крутил головой во все стороны, глаза его азартно горели. Тавил был напряжен, его нервы были натянуты, как струны. Он зорко всматривался в зияющие дверные проему и темные окна зданий, которые даже при свете солнца выглядели пугающими. Закат бросал на покрытый трещинами мрамор кровавый отсвет. Изо рта при дыхании вырывались облачка пара. Кожа рук и лица начала коченеть. Даже дрэлка, похоже, была охвачена испугом. Она шла рядом с Тавилом, почти прижимаясь к его ногам, словно собачонка на поводке. Губы ее беззвучно шевелились - то ли молилась своим лесным богам, то ли шептала какие-то неведомые охранные заговоры. На секунду Тавил ощутил почти теплое чувство к этому маленькому живому существу, так не похожему на него, больше дикому лесному зверьку, чем человеку. Но живому, настоящему, с горячей кровью в жилах - в этом ледяном городе, населенном призраками.