"Скоро стемнеет. Долго еще, Септиус?" - окликнул он старика, который с интересом изучал валявшуюся на площади бесформенную каменную колоду, некогда бывшую идолом.
"Что? А, да-да, уже недалеко. Нам нужно в старый храм" - Септиус указал рукой на видневшийся впереди обветшалый купол.
Крыша храма местами провалилась, но мраморные стены, как ни странно, остались целы. Сохранилась даже чудесная ажурная резьба, хотя некоторые украшения на фронтоне рассыпались и обрушились и теперь лежали на земле кучами мусора. Покосившаяся дверь еще висела на изъеденных ржавчиной петлях. И полусгнившее дерево тоже покрывали письмена, причудливые, странные и зловещие. На лице Септиуса появилось выражение, похожее на благоговение.
"Наконец-то!" - прошептал он.
И полез в седельную суму, ища заранее заготовленные факелы.
"Ждите здесь," - бросил он Тавилу, высекая огонь: "Ни тебе, малыш, ни ей не годится видеть то, что внутри".
"Имейте в виду, если Вас там внутри цапнет ядовитая змея или Вы споткнетесь и сломаете себе ногу - я не полезу Вас искать" - сказал Тавил, испытывая неожиданное облегчение от того, что ему не придется входить внутрь.
"Ждите!" - повторил Септиус и, с факелом в руке, скрылся в темноте за дверью.
Потекли минуты ожидания. Вечерний свет сменили сумерки. Становилось все холоднее. Что-то коснулось щеки парня. Он посмотрел наверх. С неба медленно падали крупные снежные хлопья.
"Замечательно!" - мысленно скрипнул он зубами: " Просто прекрасно."
Притихшая было дрэлка потянула за веревку. "Бежать" - прощебетала она. "Сейчас. Бежать".
"Слушай, помолчи, ладно?" - устало и беззлобно пробурчал Тавил.
"Бежать. Я вести ты. Я знать короткий тропа. Я вести ты где город высоких." - она посмотрела на него большими умоляющими глазами.
"Он один не выберется из леса. Тем более ночью. И он еще со мной не расплатился" - покачал головой парень, прекрасно понимая, что дело даже не в обещанном ему золоте.
Хотя и в нем тоже. Он просто не мог, да, не мог бросить своего спутника на произвол судьбы в мертвом городе в глуши ночного леса. Он лучше своими руками из него душу вытрясет за эту задержку. Но, это потом, когда они выберутся.
"Он уже нет. Он придет не он" - очень тихо и сдавленно прошептала дрэлка.
И вдруг внутри развалин кто-то пронзительно закричал. Тоскливо, гортанно и ликующе одновременно. Никогда в жизни Тавил не слышал, чтобы кто-то так вопил, это было ужасно. Ноги парня налились водой. Дрэлка, напротив, как с цепи сорвалась. Она рвала и дергала конец веревки, намертво зажатый у него в кулаке, издавая испуганные птичьи вскрики. Вопль прервался. Тавилу показалось, что во тьме за приоткрытой дверью храма что-то двигается. Внутри было темно, но это "что-то" было еще темнее. Полная противоположность любой белизне и свету. Появились новые звуки - мокрые, чавкающие. Что-то двигалось внутри с хлюпаньем, все ближе и ближе... А потом оцепеневший от ужаса Тавил увидел глаза. Бледно золотые. Невозможные. Совершенно нечеловеческие. И в этих глазах он увидел свою смерть. Не только тела, но и той эфемерной субстанции, которую люди называют душой. И тут дрэлка закричала на него. И укусила за вторую руку, так что горячие струйки крови побежали по его заледеневшей коже. И он словно очнулся ото сна. Лошади, оказывается, убежали первыми, едва раздался этот жуткий вопль. Парень схватил дрэлку за маленькую, как у ребенка, ладошку. И они побежали. По разрушенной улице, залитой бледным светом взошедшей луны, скользя на насте успевшего нападать снега. Тавил был охвачен ужасом и, отчего-то, безмерным омерзением. Темнота в разрушенных зданиях ожила. Звуки. Что-то вроде шёпота ломких льдинок. Или шуршания умершей листвы. Или того звука, что издает змеиная чешуя, скользящая по каменному полу. Звук становился все громче и громче, окружал их, бегущих, со всех сторон. Голос? Или хор сплетающихся голосов. Казалось, он раздавался прямо в голове у Тавила. И от древности этих голосов у него заныли кости и закололо в затылке. Ум Тавила словно заполнился паутиной. Холодный лунный свет стал сине-зеленым, словно прожилки плесени в сыре. Улица, по которой они бежали, исказилась. Все стены перекосились. Каждый дверной проем обернулся кошмарной пастью с торчащими зубами. Страх и безумие готовы были поглотить Тавила. Но тут маленькая издала звонкую переливчатую трель. Человеческие голосовые связки не способны испустить подобный звук. Голос Дрэлки заполнил собой мертвую улицу. Перекричал сухой скрежет голосов, вивщихся вокруг них, подобно пчёлам. Ее тонкие пальчики железом держали ладонь Тавила. И она тащила и тащила его за собой. Они добежали до городских ворот. Тавил был уверен, что ворота окажутся заперты и они окажутся зажаты между каменной стеной и ползущим по пятам за ними неназываемым древним ужасом. Но ворота были по прежнему приоткрыты.