Прошло два дня, и деревянные водонапорные баки потекли. Сначала вода сочилась несмело и замерзала длинными стрелами-сосульками, а потом хлынула струйками, как из решета.
Гитлеровцы бегали вокруг, не знали, что произошло. Дерево было крепкое, почти новое — и вдруг совсем развалилось. Спешно искали металлические цистерны, укрепляли опоры и устанавливали новые баки. На все это потребовалось несколько дней.
А паровозы снова стояли.
Наблюдая, как фашисты мечутся возле того места, где он так удачно поработал, Юлиан радовался. Хоть немного допек гадюкам — смотри, кишат как! Подождите, не то еще будет.
Вскоре он шел с работы домой через поворотный круг. Тишь. Безлюдье. Только на запасном пути, почти возле самого круга, едва пыхтит паровоз. Юлиан подошел к нему. В будке машиниста никого не было. Видно, здесь работал немец. Русским машинистам отходить от паровоза запрещалось. А этот бросил локомотив и ушел... Юлиан подошел к паровозу, открыл регулятор, свел реверс с центра и сам нырнул под товарные составы, стоявшие на путях.
Постепенно в цилиндрах паровоза нарастало давление. Наконец колеса сдвинулись с места, и, набирая скорость, паровоз пошел к поворотному кругу. Над котлованом он покачнулся и с треском полетел вниз.
А Юлиан Крыживец тем временем уже пробрался на Вирскую. Оттуда направился домой, на Чкаловскую.
Там его ждал Балашов. Увидев взволнованного хозяина, он спросил:
— Что-нибудь случилось?
— Ничего особенного. Еще одному паровозу капут!
— Как это?
Крыживец рассказал, как удачно получилось с баками и с этим паровозом. Балашов внимательно слушал. Еще совсем молодой человек, он за последние месяцы возмужал, похудел, щеки запали, нос заострился. Карие глаза светились более сосредоточенно, серьезно. О подпольных делах Балашов говорил спокойно, скупо:
— Вот видишь, как много мы можем сделать, если приложим старание. Тут я принес вам с Иващенком мины, — и развернул сначала один пакет, в котором лежал кусок антрацита. — Эту подбросьте в уголь на паровозе, который будет вести немец. Только не промахнитесь, своему не подложите. — Из другого кармана достал еще два сверточка. — А это — магнитные. Приладьте к составу с боеприпасами или с бензином. Рассчитайте так, чтобы взрыв произошел часа через два-три после отхода состава со станции. Я на какое-то время исчезну. Дела есть. Всего!
Две мины были в скором времени использованы с хорошими результатами. А одна еще оставалась дома у Крыживца. Хотя в семье Юлиана не было верующих, для маскировки достали икону и повесили ее в маленькой боковой комнатке. За иконой обычно прятали листовки, а на этот раз положили мину.
Домик Крыживцов стоит на краю улицы Чкалова, в окружении таких же маленьких домиков. Густые сады закрывают их почти со всех сторон. Однажды, как только Юлиан пришел после работы, к нему, запыхавшись, прибежал соседский хлопец и крикнул еще с порога:
— Обыск!
У Юлиана захолонуло сердце: мина! Она лежала за иконой.
Бережно держа в руках сверток с миной, он выскочил на кухню. Перепуганная, побледневшая теща стояла там, беспомощно опустив руки, и смотрела в окно.
Гестаповцы зашли уже в соседний домик. Еще несколько минут, и они будут здесь. Вдруг Юлиан приказал:
— Мать! Быстренько раздевайся, раскудлачь волосы да ложись в постель! Быстрей, быстрей!
Обычно ласковый, вежливый со старухой, он сейчас почти силой втолкнул ее в боковушку.
— Скорей, скорей, пока они не вошли!
Дрожащими руками перепуганная женщина сорвала с себя верхнюю одежду, взлохматила волосы и залезла под одеяло как раз в тот момент, когда фашисты застучали сапогами на ступеньках крыльца. Юлиан сунул мину под подушку.
— Документы! — грозно крикнул старший гестаповец.
Юлиан быстренько достал паспорта всей семьи, аусвайсы. Брезгливо, двумя пальцами офицер взял документы, перелистал.
— Где работайт?
— На железной дороге.
Офицер повернул голову к боковой комнатке. Через открытую дверь увидел на подушке взлохмаченные волосы и бледное лицо старухи.
— Что с ней?
Юлиан немного помолчал, а затем жалобно проговорил:
— Ти-фу-с...
Гестаповца будто шилом пырнули в бок. Швырнув документы, он рывком повернулся к двери, а за ним бросились и остальные.
— Вставай, мать, спектакль кончился, — весело позвал Юлиан тещу, когда немцы по узенькому переулку почти бегом выскочили на улицу Чкалова.
— Нет, я еще полежу, — часто дыша, слабым голосом сказала старуха. — Дрожит во мне все — думала, умру со страха...
После пережитой опасности и у самого Юлиана сердце отошло не сразу. Вдруг нестерпимо захотелось есть. Хлебая затирку, напряженно думал. Хорошо, что пронесло лихо. Нужно найти какое-нибудь другое место для мин. А эту необходимо завтра же пустить в ход. Нечего откладывать. Тем более, что поезда стали чаще проходить на восток через Минск.
На следующий день вместе с Иващёнком, взяв инструменты и мину, пошел на товарную станцию. У обоих были аусвайсы железнодорожников. Да и так их хорошо здесь знали, поэтому никто не обращал на них внимания. А они долго шныряли между составами, выбирая, в какой положить мину. Самым подходящим оказался состав, нагруженный бочками с бензином. От знакомых железнодорожников, дежуривших в то время, узнали, что с товарной этот поезд должен отойти с минуты на минуту: паровоз под него уже подан. Мина рассчитана на взрыв через два часа. Все это очень подходило. Выбрали в середине состава платформу, на которой стояло больше всего бочек, подошли к ней, будто бы проверяя исправность колес, постучали для порядка молоточками и, улучив момент, когда часовой повернул в другую сторону, сунули мину между бочками.
Состав двинулся с товарной. Крыживец, Иващёнок вздохнули с облегчением. Однако радоваться было еще рано: поезд неожиданно задержали на пассажирской. Подпольщики следили за ним и напряженно ждали, когда же наконец он выйдет из города. А он все не трогался с места. Хотелось замедлить бег времени, чтобы дать этому поезду выбраться из города. Там, в поле, ему сподручней вспыхнуть пламенем. Взрыв же здесь, на станции, весьма опасен и для жителей города, и для самих подпольщиков — он вызовет подозрение гестапо. А сделать они уже ничего не могли...
Ровно через два часа глухо содрогнулась земля, и над станцией поднялся огромный столб багрового огня и черного дыма. Пожар мгновенно перебросился на другие вагоны. К составу нельзя было подступиться. Рвались все новые и новые бочки, разливая вокруг бурливое море огня.
Гитлеровцы приказали русским машинистам отгонять составы, стоявшие поблизости.
Несколько часов над станцией бушевал огонь, слышалась стрельба. Вокруг метались эсэсовцы, ища диверсантов. По городу поползли слухи, что на Минск сброшен советский десант и на железнодорожном узле идет бой...
Где бы в эту минуту ни были подпольщики, они с радостью любовались, как полыхает огнем вокзал. Значит, хорошо потрудился кто-то из их товарищей!..
Группа, работавшая в депо, не только радовалась успеху товарищей, но и сама делала все для того, чтобы паровозы чаще портились. Держались подпольщики вместе — слесари Шкляревский, Шатько, Девочко, Богатель, техник Нитиевский. Легче организовать диверсию, если рядом только свои.
В депо пригнали неисправный паровоз. Нитиевский, осмотрев его, нашел поломки даже там, где в действительности их и не было. Чем больше простоит локомотив в депо, тем меньше военных грузов перевезет он на фронт.
Работали не торопясь. Правда, делали вид, что все очень озабочены, суетились, даже покрикивали друг на друга — подгоняли, а паровоз все стоял...
Когда задержка стала очень подозрительной, кое-как отремонтировали поврежденные детали. Но перед самой отправкой Константин Девочко насыпал в подбивки букс песку.
Через два дня тот же паровоз снова притащили в минское депо.
— Что с ним? — удивленно, будто бы ничего не зная, спросил Нитиевский немецкого машиниста.
— Около Бреста буксы сгорели, — ответил тот.