Глупо, но иррационально, какой-то своей частью она привязалась к Советнику, и привязалась сильно. Наверное, потому и не злилась, потому и видела оправдание тому, что он тоже внёс в её ложные воспоминания свою лепту.
Думала она с признательностью и о Госпоже Смерти. Та ведь вняла её просьбам, дала шанс пожить нормальной жизнью нормального человека, пусть это и обернулось для самой Серафимы так неудачно. Дала эту попытку, наверняка в ущерб некоторым своим планам. И пусть она и сказала, что всегда знала, что рано или поздно её тёмная вернётся — это много значило для Серафимы, действительно много.
Но вот она снова здесь. Снова гадает, кого же в ней больше — Серафимы или Лэйер, пытается понять — где та грань, что их разделяет? А может и нет её вовсе, этой грани? Ведь обе они — две равные части одного целого, половины одной личности, стороны одной монеты. Вот только Лэйер в ней требует уйти из Замка уже сейчас, пока не стало слишком поздно — и плевать на всех, не подвергать свою жизнь ещё большей опасности, а Серафима просит подождать, остаться, вытащить близких из этого лэсвэтского гадюшника — пусть и в ущерб себе. Вывести Велимира, Элин, пусть и не друга, но сестру, родную кровь. Забрать с собой Сильвестра. Но имеет ли это смысл?.. Кто с ней пойдёт? Мир ещё мал, Магистрам легко будет надавить на него даже без магии, Элин слишком дорога её нынешняя жизнь — с дорогими платьями, служанками, которых можно гонять по малейшим, даже самым глупым просьбам, жизнью, в которой она была кем-то значимым. Сестра просто не станет её слушать. А Сильвестр… А что Сильвестр? Надавить на его влюблённость, позвать с собой, обещая то, что она не сможет исполнить? Это бесчестно, глупо, неправильно. После такого она не сможет не то, что смотреть ему в глаза, а даже смотреть на саму себя без отвращения.
Да и всем им сейчас кажется, что они Избранные, особенные, не такие, как все остальные — о них же сказано в Пророчестве, а оно не может лгать, конечно, не может. Как смешно, Семеро…
Ведь всё это ложь, ложь от первого до последнего слова, неведомо зачем понадобившаяся Главному Магистру, и не спасут они никакой мир — даже себя не спасут, просто сгинут бесцельно в проклятой Иоке.
Возможно, Вест и поверил бы ей — ведь им руководил не только здравый смысл, убаюканный сладкими сказками о предназначении, но тогда ему пришлось бы делать выбор — выбор между вырастившим его человеком, человеком, заменившим ему отца, спасшим от смерти, и между девчонкой, в которую он был наивно, по-юношески влюблён.
Совершенно не обязательно, что этот выбор был бы в её пользу.
Лэсвэт со своими Магистрами был обречён — им не под силу будет выиграть эту войну, даже учитывая мощь армии и поддержку трёх, пусть и недоученных, но драконьих магов. Ведь помимо ещё только начинающего вылезать из своего леса Иокийца, у него были и другие враги — куда более близкие, куда более опасные сейчас. И эти враги не будут ждать, пока он соберёт всю свою мощь перед предстоящей битвой, они нападут быстро и скоро. Дай Смерть, чтобы в честном бою.
И Серафима прекрасно понимала, что если Мир, Элин и Сильвестр останутся в Замке, то пострадают в числе первых, как бы не развивались события. Если не сейчас, в битве с людьми — то в следующей битве с тварями, что наводнили юго-запад континента. Она не могла этого допустить, что бы не пела в ней Лэйер. Нужно было что-то сделать, что-то предпринять… Но что конкретно? Одна она вряд ли что-нибудь сможет, да и вряд ли успеет. Нужно уходить из Замка. Чем скорее, тем лучше.
Хлопнули оконные ставни, будто бы их распахнул особо сильный порыв ночного ветра. По полу заскользил холод, уколол мгновенно покрывшиеся мурашками ноги, заставляя Серафиму подтянуть их под себя. Словно ведомая каким-то шестым чувством, она повернула голову, тут же чувствуя, как расползается непроизвольно на губах излишне радостная улыбка.
Она подскочила с кровати, уже не обращая внимания ни на морозящий босые ноги сквозняк, ни на собственный довольно неприглядный вид — встрёпанные волосы, ночная рубашка вместо нормальной одежды, и низко поклонилась, прижимая к груди левую руку. И всё же не сдержала тихого восклицания:
— Тамерзар!
Советник соскользнул с подоконника, приветственно кивнул.
— Сядь.
Тамер-Зара стекла с его плечей, большая, багрово-красная, совсем тёмная в этот предрассветный час, чёрной тенью застелилась по светлому полу, подползая к Серафиме. Затем приподнялась на хвосте, покровительственно склонила исполинскую голову, позволяя ей благоговейно коснуться прохладной чешуи пальцами. От робкого прикосновения змея словно хмыкнула едва слышно, затем развернулась и вновь свилась вокруг ног своего хозяина, опустившегося в кресло напротив кровати. Тамерзар непринуждённо облокотился на подлокотник, смерил подчинённую цепким, но не пугающим взглядом.
С последней встречи он не изменился ни капли, разве что выглядел чуть более усталым, чем обычно. Всё такой же величественный, гордый, с хищной, опасной красотой того, кто живёт долго и знает много. И способен на многое. Серафима видела многих мужчин, но всё ещё ни один из них не смог затмить Советника в этой его пугающей, близкой к совершенству красоте. Разве что Вест мог бы… Но он был мальчишкой по сравнению с ним, был лишён ещё той внутренней силы, которая волнами растекалась от Тамерзара. Он поистине умел производить впечатление и прекрасно этим пользовался.
Он склонил голову набок, прищурил змеиные зелёные глаза — иронично, но до того привычно и знакомо, что снова потянуло улыбаться. Наверное, умей она краснеть, то и покраснела бы сейчас под этим взглядом от странного щекочущего чувства, поднявшегося вдруг где-то внутри. Теперь Серафима почему-то особенно остро почувствовала, что действительно вернулась, что вновь не одна — ведь за этим Забирающим стояли сотни таких же, как она, посвятивших себя служению Госпоже, ведь этот Забирающий, приоткрывший ей первый раз дверь в мир, где правил балом Чёрный Совет, снова пришёл к ней, пришёл за ней.
Тамерзар чуть дёргнул уголками губ — не улыбаясь, но обозначая улыбку, словно бы смог прочитать эти её мысли, положил ладонь на голову своей змеи, неспешно гладя её чешую пальцами, и начал разговор.
*
Изар тихо вошёл в свой кабинет и плотно, но неслышно прикрыл за собой дверь. Было темно, и мрак разрезала лишь тонкая полоска серого света из-за не задёрнутых до конца штор, да пламя свечи, бросающее на стены странные изогнутые тени. Магистр поставил подсвечник на стол, открыл стоящую там же бутылку, налил себе полный бокал вина — так не наливают хорошее вино, достойное долгого смакования, но он налил. Выпил залпом. Наполнил следующий бокал, чуть пригубил, отставил в сторону, сделал шаг назад, падая в кресло. Закрыл лицо руками, которые вновь начались трястись как у столетнего старика.
Было тихо.
Тишина почти звенела в ушах, тикающие часы в углу не разгоняли её, лишь сгущали, усиливали. Тик-так, тик-так. Идеально чёткие интервалы между ударами, одинаково чёткий шелест сдвигающихся стрелок. Изар ненавидел ход часов.
По окну, как и когда-то, зацарапались капли холодного дождя. Как сотни маленьких тёмных зверей, отростков ночной темноты, заскрежетали своими когтями по стеклу. С лязгом, с визгом.
Мы доберёмся до тебя, Изар. Мы доберёмся, будь уверен.
Как продолжение темноты, как одна из прорвавшихся в кабинет ночных тварей, отделилась от штор высокая тень — тень от их тени, сделала шаг вперёд. Сверкнули золотом нечеловеческие глаза. Оскалился рот, щеря белые клыки.
— Ну, здравствуй… отец.
Конец первой книги