***
Мы идем по ярко освещенным коридорам. Кое-где, где коридоры расширяются, стоят диваны и мягкие пуфики, журнальные столики, кувшины с прозрачной — прозрачной! — водой. Но людей нет, все абсолютно пусто, безжизненно и стерильно. Похоже, лишние свидетели моего присутствия здесь никому не нужны.
— Заходи, борец за свободу головных уборов, — усмехается Питер, открывая передо мной одну из безликих дверей.
У кого-то явно хорошее настроение. Одариваю его еще одним злобным взглядом и, принимая приглашение, вхожу.
Это кабинет, большой и светлый благодаря огромному окну во всю стену, из которого открывается прекрасный вид на город. У стены стоит стол, перед ним два мягких кресла. С другой стороны стола сидит вчерашний Блондин. Вид у него тоже благодушный, но мне это хорошего настроения не прибавляет. Когда влиятельные люди улыбаются тебе без всякой причины — жди беды.
— Ну, здравствуй, Кэмерон. Как спалось? — приветствует он.
— Здравствуйте, — отвечаю, сочтя вопрос о сне риторическим.
— Присаживайся, — кивает Блондин на одно из кресел.
— Мне выйти, сэр? — тут же подает голос Питер.
Почему-то не хочу, чтобы он выходил.
Блондин одаривает его оценивающим взглядом, а потом устремляет его на меня. Мысли он, что ли, читает? Потом откидывается на спинку кресла, сложив перед собой руки на столешнице:
— Как скажет Кэмерон.
Теперь на меня устремляются две пары глаз. Мне это не нравится. Ненавижу повышенное внимание.
Дергаю плечом.
— Без разницы.
Но Блондин проницателен больше, чем нужно.
— Останься, — кивает он помощнику.
Тогда Питер закрывает дверь и садится в соседнее кресло.
Я давно не верю людям и жду от них только подвоха. Но Брюнет попроще, что ли, а с Блондином чувствую себя совсем не в своей тарелке. Но приходится терпеть.
— Итак, Кэмерон, я думаю, у тебя к нам множество вопросов, — начинает хозяин кабинета. — Зачем ты здесь, зачем мы забрали тебя…
— Кто вы? — прерываю его явно давно и тщательно подготовленную речь.
Блондин сбивается, бросает на меня недовольный взгляд из-под светлых ресниц, но быстро берет себя в руки и снова становится сама любезность.
— Можешь считать нас специальным подразделением.
— Подразделением чего? — не удовлетворяюсь ответом. — Разведка? Наркоконтроль? Полиция? Служба безопасности?
“Не слишком ли много вопросов?” — так и читается на лице собеседника, будто и не он только что начинал речь о том, что мне есть, что спросить. Он явно колеблется, стоит ли мне говорить, но потом все же коротко изрекает:
— СБ.
Понятно. Поджимаю губы. Для этих типов практически нет ограничений в полномочиях. Вот почему полиция Нижнего мира так поджала хвосты при их виде.
Блондин внимательно следит за выражением моего лица, потом интересуется:
— Теперь мы можем продолжить?
Вы можете даже сжечь меня на костре посреди главной площади и сказать, что это меры безопасности государства… Ясное дело, не говорю этого вслух, только киваю. Думаю, он все и так прочел по моим глазам.
— Итак, — переплетает на столе длинные ухоженные пальцы жителя Верхнего мира. — Меня зовут полковник Коннери, полковник Сэм Коннери. Можешь обращаться ко мне “полковник”, — можно подумать, мне бы пришло в голову назвать его “дядюшка Сэм”. Киваю. — Я бы хотел тебе кое-что предложить, — продолжает полковник, — но сначала я должен узнать о тебе некоторые детали.
— Вы ведь уже узнали обо мне больше, чем знаю я сам, — решаю говорить начистоту.
— Отчасти, — соглашается Коннери, — но мне известны факты, меня же интересуют мотивы. Например, почему ты лишил мальчика глаза?
“Мальчика”, ну надо же. Что я могу сказать? Что у меня не было выбора? Что это была самооборона? Что… Никто тут не ждет от меня умных речей и рассуждений, поэтому отвечаю коротко и грубо:
— Потому что этот “мальчик” чуть не лишил меня задницы.
Питер внезапно закашливается. Полковник хмурится. Надеюсь, однажды кто-нибудь скажет Питу, что маскировать хохот кашлем — избитая классика.
— То есть, ты спасал свою жизнь? — продолжает Коннери. Что ж, в выдержке мужику не откажешь.
Пожимаю плечами:
— Я сказал, что спасал, — по-прежнему не думаю, что моей жизни что-то угрожало. Цель Боба была унизить и подчинить.
— Хорошо, — принимает ответ полковник. — А другой? Морис Рамзи?
Сглатываю. Испуганные глаза Мо так и стоят перед глазами.
— Ложь, — не буду оправдываться. Если не верят, их личное дело.
Но я ошибаюсь, Коннери не собирается обвинять, только добавляет: