Отрываю глаза от текста.
— Даже временное жилье в Верхнем мире? — удивляюсь.
— Пока твой отец не восстановится и не найдет работу, — кивает Коннери. — Это дело очень важно для государства, и оно готово платить. Разумеется, если твои услуги окажутся полезными.
— Разумеется, — отвечаю эхом. Еще раз пробегаю глазами текст, потом отодвигаю от себя лист, поднимаю голову: — Ну и что? Это бумага. Ее можно сжечь, и поминай, как звали.
Но полковник ни капли не смущен, он готов к моей реакции.
— Если мы подпишем эту бумагу, то прямо сейчас мы с тобой едем в офис Цетрального банка, где арендуем ячейку, пароль к которой будешь знать только ты. Подходит?
Надеюсь, козырек кепки достаточно скрывает лицо, и полковник не видит, как загорелись у меня глаза. Это все выглядит таким реальным… Черт, это может быть правдой! Плевать, что я не шпион, где я, а где террористы, но, черт возьми, это шанс, то, чего у меня не было все эти годы.
— Подходит, — отвечаю сдержанно, хотя мое сердце готово выпрыгнуть из груди.
На губах полковника легкая улыбка, в которой только слепой не заметит самодовольства. Конечно же, он знал, что я на все соглашусь. Он подписывает договор и протягивает мне ручку, в последний момент понимаю, что у меня нет даже подписи, пишу в графе свою фамилию. Почерк неровный, мне не приходилось держать в руках пишущие принадлежности не один год.
— И все же, почему я?
Все, договор подписан, пути назад для меня нет, но хочу знать.
Коннери приподнимает брови.
— Я думал, мы вчера все выяснили. Нам есть, что тебе предложить, ты подходишь по возрасту и складу ума.
— Много других, кто подойдет под это описание.
— Не думаю, — полковник дарит мне внимательный взгляд, явно раздосадованный моим упорством, и тянется к ящику стола. Снова снимки. Коннери медленно, словно смакуя мою реакцию на каждое свое движение, раскладывает фотографии в ряд. Одну за одной, одну за одной…
Сглатываю. Каждый снимок как удар под дых.
— Других много, — произносит полковник, — но никто из них не умудрился в течение четырех лет водить за нос кучу народа, прикрываясь только опечаткой в документах.
Больше ничего не следует говорить. Вот теперь карты раскрыты. Смотрю на Коннери, не моргая, поражаясь и, признаю, даже восхищаясь этим человеком. Зная правду, рискнуть отправить меня…
— Питер не в курсе, — получаю ответ еще прежде, чем успеваю задать вопрос. — Это ни к чему. Этот разговор только между нами, буду обращаться к тебе так же, как и раньше, — придушенно киваю, все еще не найдя в себе сил оторваться от снимков. Четыре года эти лица оставались лишь в моей памяти. — Итак, — Коннери приподнимается, — едем в банк?
— Можно еще минуту? — голос звучит придушенно.
По лицу полковника скользит понимание, и он смущенно отводит глаза.
— Конечно, — отходит к окну.
А я еще целую бесценную минуту сижу и смотрю на яркие снимки. На смеющуюся девочку и ее счастливых родителей, которых так часто вижу во сне.
Минута истекает. Решительно поднимаюсь. Нет смысла продлевать агонию. Этих людей больше нет.
— Ты в порядке? — кажется, полковник обеспокоен моей сентиментальностью.
— Разумеется, — отвечаю уже твердым голосом. Полковник удовлетворен.
***
А уже через час мы, и правда, оказываемся в отделении Центрального банка и закладываем договор в ячейку.
Выгляжу нелепо в вещах с чужого плеча в компании одетого с иголочки эсбешника. Люди удивленно оборачиваются на нас, провожают взглядами, когда выходим из флайера, когда заходим в банк и идем через огромный зал к менеджеру, с которым у Коннери заранее назначена встреча. Да и сам клерк смотрит на меня с плохо скрываемым любопытством, но под тяжелым взглядом полковника не решается ничего спросить и усиленно клеит на лицо профессиональную улыбку доброжелательного идиота. Клиентоориентированный сервис, мать его…
А когда возвращаемся во флайер, и молчаливый водитель несколькими уверенными движениями поднимает его в воздух и ловко встраивается в транспортную магистраль, Коннери склоняется ко мне и спрашивает:
— Все нормально?
Непроизвольно дергаюсь. Чертовы рефлексы — не терплю приближения посторонних. А посторонние для меня все.
Пожимаю плечом:
— Порядок.
Полковник хмурится, но не настаивает на откровенностях. Просто сидит напротив, сложив руки на груди, и наблюдает. Стискиваю зубы. Ощущение, что его взгляд сейчас протрет во мне дыру. Что он вообще пытается разглядеть?!
К черту Коннери. Отворачиваюсь и всю дорогу смотрю в окно. Узнаю некоторые районы, отмечаю множество новых высоток, выросших то там, то здесь за прошедшие несколько лет. Холодные острые шпили смотрят в небо, напоминая иголки дикобраза…