Так и сижу до конца обеденного времени и молчу, ни с кем не общаюсь. Пью холодный мутный чай. Раньше мне удавалось представлять, что это вкусный сладкий напиток или, скажем, молоко. Больше так не выходит. Это холодный мутный чай, и точка.
Снова звенит гонг. Обед завершен, все должны вернуться на места. По правилам ровно через пятнадцать минут после гонга станки обязаны заработать.
Пятнадцать минут — это много. Боб и компания думают так же. Вижу их, когда они притормаживают на выходе из столовой. Значит, Мо не соврал, ждут меня.
Бросаю на них взгляд и быстро отворачиваюсь. Нечего давать им раньше времени сообразить, что знаю об их планах.
Меня уже избивали. Ровно девятнадцать раз. В первый год моей работы на заводе. А когда “весельчаки” поняли, что не буду ни плакать, ни просить пощады, оставили в покое. Просто так калечить кого-то не в их правилах, весь интерес — заставить жертву валяться в ногах и умолять под всеобщий гогот.
С тех пор прошло уже больше трех лет. Появились новые здоровяки. Тот же тяжеловес Боб, еще не видевший своими глазами, как я молча сплевываю кровь и, шатаясь, поднимаюсь на ноги, даже не подумав никого ни о чем умолять.
Мне не нужны конфликты. Нет, это не страх боли. Физическая боль — ничто, кости срастаются, синяки заживают. Просто не хочу связываться, не хочу кому-то что-то доказывать. Тогда, четыре года назад, когда мой мир дал трещину и перевернулся с ног на голову, мне хотелось доказать, что я не сломаюсь. Было желание отвоевать свое место под солнцем, добиться уважения… Вот только теперь понимаю, что уважение таких, как они, ничего не значит. По крайней мере, для меня.
Пытаюсь избежать потасовки. Сворачиваю в другую сторону. Пробегаю через кухню, чтобы выйти через запасной выход. Старая Сальма замахивается на меня полотенцем, ругается, но скорее для проформы, чем действительно зло.
Не радуюсь, не праздную успех, потому что понимаю, что это только начало. Если эти увальни вбили себе что-то в голову, то не успокоятся пока не добьются своего.
Рабочий день продолжается, но теперь каждый нерв натянут, как струна. Ловлю на себе взгляды Мо. Несколько раз кажется, что он хочет со мной заговорить, но не даю ему такой возможности. Что может мне посоветовать парень, который сам регулярно служит куклой для битья?
Обвинения в адрес моего отца — всего лишь отговорка, повод чтобы прицепиться и хоть как-то оправдать свои действия. “Таких, детей преступников…” — против воли так и звучит в голове, хотя знаю, что отец куда меньший преступник, чем те, кто окружает меня теперь.
Нет, не хочу об этом думать. Отгоняю мысли усилием воли, как и много раз за эти проклятые четыре года. Пытаюсь сосредоточиться на работе. Руки снова летают над конвейером, будто живя своей собственной жизнью. Стараюсь абстрагироваться и не думать ни о чем. Потому что иначе просто захлебнусь ненавистью к себе и окружающему миру.
А потом рабочий день заканчивается. Все начинают двигаться к выходу, где в точности повторяется утренняя процедура: скан ладони, имя, досмотр.
Вижу, как Боб, Глен и еще двое из их компании специально пропускают людей вперед, чтобы дождаться меня. Мне удалось сбежать из столовой, но на улицу нет черного хода. По довольным ухмылкам понимаю, что на этот раз не убежать. Даже если Бобу и говорили, что бить меня неинтересно, такие, как он, не верят на слово. Они хотят увидеть, проверить, убедиться, а еще лучше — сломать.
Между мной и поджидающей бандой толпа людей, но кажется, будто мы одни в совершенно пустом цеху. Вижу, как Боб смотрит на меня в упор и улыбается, демонстрируя недостаток передних зубов. На этот раз не отворачиваюсь, смотрю на него так же прямо, как и он на меня. Глен вздрагивает, увидев выражение моего лица, что-то шепчет Бобу на ухо, но тот только отмахивается и манит меня пальцем к себе. Сегодня Боб хочет повеселиться, и меня явно выбрали как главное блюдо.
Меня били девятнадцать раз. Тогда казалось, что если буду вести отсчет, это придаст мне сил. Сейчас понимаю, что в этом была доля истины, потому что двадцатого раза не будет. Четыре года назад у меня была надежда. Но мне больше не двенадцать, и я точно знаю, что мне нечего терять.
Не оборачиваясь, протягиваю руку назад, беру с полки отвертку и опускаю в карман широких штанов. Мне не дадут вынести отвертку на улицу, но это и не нужно. Если выйду отсюда, то сумею сбежать, и она уже не понадобится. Но если этот квартет меня остановит…
Выпрямляю спину и иду к выходу. Боб и компания отходят от дверей, двигаются ко мне навстречу.
— Кэм, — приветствует меня главарь.