Брюнет видит, что практически прижимаюсь носом к стеклу. Протеста не выражает, просто следит за моими движениями, дабы предотвратить попытки сопротивления. Но я не собираюсь сопротивляться.
Флайер стремительно набирает скорость и высоту, и очень скоро серый Нижний мир с обветшалыми строениями остается позади. На мгновение захватывает дыхание — Верхний мир!
Давно не питаю иллюзий по поводу возвращения сюда. Теперь я знаю изнанку нашего мироустройства, и красота Верхнего мира никогда не сумеет стереть понимание того, за счет чего она достигается. Но волнение все равно присутствует. Четыре года мне не доводилось здесь бывать. С того самого дня, когда отцу объявили приговор…
Зажмуриваюсь, прижимаясь лбом к холодному стеклу, воспоминания вдруг оживают так ярко, что хочется кричать.
— Кэмерон! Это все ошибка! Не переживай, мы все исправим! Кэмерон! — кричит отец, когда его уводят в наручниках из зала суда.
А я сижу на скамье, сжав ладони между колен, и смотрю ему вслед, не в силах даже ответить. Он ждет от меня слов, слез, хотя бы беспомощного крика: “Папа!”. Но я молчу и смотрю ему вслед, еще не веря, не осознавая, что так бывает.
А потом возле меня вырастает пожилая женщина в сером платье ниже колен и гладко зачесанными жидкими волосами.
— Кэмерон, мальчик мой, нам пора, — говорит она.
Вскидываю на нее удивленные глаза, услышав это обращение…
— Эй, ты в порядке? — чья-то рука касается моего плеча, и меня вырывает из водоворота воспоминаний, словно пробку из бутылки.
Натыкаюсь на встревоженные глаза Брюнета.
— В полном, — бормочу и отодвигаюсь от окна, откидываюсь на сидении, скрестив руки на груди.
— Почти приехали, — зачем-то говорит мой конвоир.
Не отвечаю, а лишь поджимаю губы. Если приехали, значит, увеселительная прогулка закончилась, и скоро будет точно не до смеха.
Флайер опускается в крытом гараже. Гараж ярко освещен — в Верхнем мире электричество не экономят. Мы выходим, а водитель уводит аппарат вглубь помещения.
Теперь идем не друг за другом, а в ряд. “Похитители” устраиваются по обе стороны от меня. Оказавшись в Верхнем мире, они ведут себя более расслабленно, даже начинают разговаривать. Слушаю в пол-уха, Брюнет говорит что-то о том, какое выражение лица было у того типа в синем, который допрашивал меня, когда они появились. Не слушаю. Не считаю правильным высмеивать кого бы то ни было в его отсутствие. Что-то в допросной они не удостоили его даже банального приветствия.
Мы подходим к дверям. Блондин проходит вперед, а потом останавливается, так что еле успеваю затормозить, чтобы не врезаться в его широкую спину. Поворачивается, чуть наклоняется и кладет руки сразу на оба моих плеча. Еле сдерживаюсь, чтобы не шарахнуться в сторону. Тем не менее, вздрагиваю, и это никак не скроешь, но Блондин почему-то делает вид, что ничего не заметил.
— Кэмерон, сейчас Питер устроит тебя на ночь, а завтра у нас будет серьезный разговор. Хорошо?
Тон у него другой, совсем не такой, как в допросной. Мягкий. Он говорит со мной как с ребенком. Как с очень глупым ребенком. Это его “хорошо” вызывает желание поморщиться, но сдерживаюсь.
— Хорошо, — эхом слетает с моих губ.
Но Блондин все еще держит меня за плечи.
— Ты же не будешь делать глупостей?
А эта фраза вызывает кривую усмешку. Интересно, что он подразумевает под “глупостями”?
Не сдерживаюсь:
— Не буду ли я резать вены или прыгать из окон?
Блондин хмурится.
— Если возникнет такое желание, имей в виду, окна защищены, максимум, что ты сможешь сделать, это разбить об них голову.
Дяденька, да ты юморист…
— Острые предметы оставьте, и сочтемся, — отвечаю ему в тон.
Брови Блондина, такие же светлые, как и волосы, удивленно ползут вверх, и он наконец-то отпускает меня и отходит на пару шагов. Смотрит оценивающе. Наверное, решает, шучу ли. Не шучу.
— Ладно, до завтра, — говорит, наконец. Зато, по крайней мере, уже нормальным, а не покровительственным тоном. И то хлеб.
— До встречи, — отвечаю вежливо. Мне обещали нормальный ночлег, и глупо было бы этим не воспользоваться из-за желания пререкаться.
На этом и расходимся. Блондин идет в одну сторону, а Брюнет увлекает меня в другую.
— Меня зовут Питер, — представляется, хотя в этом нет никакого смысла.
— Кэмерон, — отвечаю так же бессмысленно: он прекрасно знает, как меня зовут, а Блондин только что назвал мне его имя.