О том, как архипресвитер был уязвлен любовью; пример о воре и сторожевом псе
166 Есть то, — как заметил философ,[51] — с чем споры напрасны:
привычка, судьба и наклонности наши всевластны:
привычка — вторая натура, все в этом согласны,
она до последнего вздоха нам спутник всечасный.
167 Сильней, неотвязней всех прочих привычек — любовь;
что женщины будут всегда горячить твою кровь,
к тому, начинаючи жить, ты себя приготовь.
Вот так получилось, что вскоре влюбился я вновь.
168 Сеньора достоинств была величайших полна:
хорошего рода, учтива, разумна, скромна;
во всех рукодельях была преискусна она,
сравниться с ней в том из подруг не могла ни одна.
169 Красива и статна, не шла — выступала как пава,
приветлива, добросердечна, веселого нрава,
остра на язык, но при этом не зла, не лукава,
скромна, деликатна, — ну как не влюбиться тут, право?
170 Я гимны слагал в ее честь без конца и без края
на бреге песчаном Энареса[52] страстью сгорая,
но истинно сказано — помню об этом всегда я:
кто сеять решил на песке, пусть не ждет урожая.
171 Мечтал я к ней в милость попасть, да притом без отсрочки,
и слал ей дары: то перчатки пошлю, то платочки,
то ленты, то бусы, то кольца, то скань, то цепочки,
а сверх всего этого — многие пылкие строчки.
172 Дары отвергая, изволила дама шутить:
«Зачем проявляет он столь неуместную прыть?
Ужели достойно мужчины пытаться купить
сокровище, коего честным путем не добыть?
173 Мне заповедь божью попрать? — я такой чепухи
и слушать не стану; быть может, и сладки грехи,
но сладость сия ненадежна, как тень от ольхи;
кто взял — должен дать: ни к чему мне дары и стихи».
174 Итак, не прельстил я дарами своими сеньору,
она мне отказом ответила; вспомнить тут впору,
как сторожевая собака ответила вору,
когда на порог заявился он в позднюю пору.[53]
175 Приманку с собой прихватив, псу он бросил кусок,
но пес распознал: «Не пойдет эта пища мне впрок,
а будь даже мне твой коварный обман невдомек,
и то на твое угощенье польститься б не мог.
176 Я знаю, что хлеб твой отравлен и в нем острый гвоздь,
но дай ты и вправду мне хлеб или сочную кость,
ты ждал бы, что я в благодарность смирю в себе злость
и в это жилье ты войдешь невозбранно, как гость
177 Когда б, соблазнившись неправедным сладким куском,
я предал хозяина, не устерег его дом,
то изгнан бы им за предательство был со стыдом,
утратил бы честь и свой хлеб каждодневный притом.
178 Проваливай, дурень!» — и пес напустился на вора.
Вот так напустилась прелестная эта сеньора
на посланного мной для тайного с ней разговора.
И вновь я, как с первой, вкусил не любви, а позора.
179 Кому что дано. Есть немало присловий о том.
К примеру: «Кто чистит коня, а кто ездит верхом».
И к этой хозяюшке не был допущен я в дом.
Коль ты невезучий — успеха не жди ты ни в чем.
180 Итак, повторю — я рожден под злосчастной звездою,
все, что ни начну, и на треть-то никак не построю,
мечты норовят обернуться стыдом иль бедою,
по этой причине я спорю с Амуром порою.
О том, как архипресвитеру явился Амур, с коим вышереченный архипресвитер вступил в спор
181 Поведаю вам я о некоем споре ночном.
Кручинился я, пьяный гневом своим, не вином, —
и муж вдруг явился мне рослый,[54] пригожий лицом.
«Ты кто?» — я спросил. «Я Амур, с кем давно ты знаком».
182 Такая меня на него разобрала досада,
что крикнул я: «Коль ты Амур, то чего тебе надо?
Ты сеятель смут, ты обманщик, источник разлада:
помочь — никогда, навредить — вот твоя в чем отрада,
183 Ты в лести, во лжи, в одурачиванье преуспел;
мы, верные слуги твои — сколь жесток наш удел! —
мишень для твоих смертным ядом отравленных стрел,
злорадный разлучник ты, мастер заплечных ты дел.
184 Сколь многих лишил ты рассудка, бессовестный кат:
страдают они — не едят и не пьют, и не спят,
доверясь Амуру, куда-то бредут наугад,
и тело, и душу тебе предлагают в заклад.
185 Умелый захватчик, ты действуешь наверняка:
иной раз нахрапом навалишься на простачка,
а то подбираешься исподволь, исподтишка;
тебе я не лгу, — не посетуй, что правда резка.
186 Вербуешь в солдаты свои ты кого ни попало,
и горе несчастным, которых берешь под начало:
ты требуешь ревностной службы, но платишь им мало;
в бесплодных походах рать верить вождю перестала.
187 Под видом лекарства отраву подносишь ты нам:
губителен каждый твой пластырь, отвар и бальзам;
смельчак заартачился — я, мол, силен и упрям,
но глядь — уж плетется, как все, за тобой, по пятам.
188 Как людям вредишь ты, какое приносишь им горе —
и в книгах читаем, и слышим всяк день в разговоре:
живет о тебе, наглеце, и льстеце, и притворе,
бессчетное множество самых различных историй.
вернуться
51
вернуться
52
вернуться
53
Басня о воре и сторожевой собаке, не раз обрабатывавшаяся в средневековой литературе, восходит к одному из многочисленных переложений басни Эзопа: у Винценция из Бове, Вальтера-Англичанина, Марии Французской (вторая половина XII в.) и др.
вернуться
54