Пример о том, как один молодец надумал жениться на трех девицах сразу
189 Один дуралей — как бугай и здоров и силен —
жениться затеял; и вбил себе в голову он,
что нужно ему не одну, как всем прочим, — трех жен.
Стыдили его, да представишь ли дурню резон?
190 Отец, мать и брат — все семейство глупца умоляло,
чтоб снизил число он до двух, коль единственной мало:
пусть месяц он пожил бы с младшей сестрой для начала,
а после того и для старшей пора бы настала.
191 На том порешили. Уж месяцу скоро конец,
и тут узнает от родни сумасбродный юнец,
что младшему брату невесту присватал отец,
и парочку эту вот-вот поведут под венец.
192 И снова к родителю сын обратился шальной:
«Слыхал я, что хочет жениться мой братец родной?
Но я ведь недавно уже обзавелся женой,
нам с братом вдвоем предостаточно будет одной».
193 Была у отца вышеназванного простофили
отменная мельница: хлеб к ней с округи свозили;
и нравилась шутка тому крепышу и верзиле:
ногой останавливал жернов — без всяких усилий.
194 Но вот минул месяц, как стал он мужчиной женатым, —
вновь перед отцом свою силушку и перед братом
решил показать он: остался таким же, мол, хватом,
и к жернову вновь подступил молодец... Да куда там!
195 Пнув жернов ногою, он силой тяжелого круга
отброшен далеко был: жалкая вышла потуга;
заохал болван, чуть не умерший от перепуга:
«Вот черт здоровенный! Женить бы тебя, каменюга!»
196 С тех пор дуралей отказался от замысла вздорного
жениться на трех, превратился в супруга покорного
и впредь никогда не касался проклятого жернова.
Под силу тебе обломать и облома упорного.
197 Подобно огню — ты властитель палящий и жгущий
и к подданным милость и жалость тебе не присущи:
кто более предан тебе, тех терзаешь ты пуще,
ты — жар, обращающий в пепел цветущие кущи.
198 Счастливец, кто может, тебе фимиам не куря,
жить мирно и тихо вдали твоего алтаря,
все ж прочие смертные бьются, хлопочут — а зря:
тут впору припомнить лягушек, хотевших царя.
Пример о лягушках, просивших себе царя у Юпитера[55]
199 Лягушкам привольно жилось на просторах пруда:
орали, скакали — никто не чинил им вреда;
но бес им внушил, что у них есть в монархе нужда:
мол, царь — он блюститель порядка, вершитель суда.
200 Взмолились к Юпитеру: царь-де им нужен давно.
Тот внял их мольбам, и с небес в пруд свалилось бревно;
такого при этом наделало шуму оно,
что, разом умолкнув, лягушки нырнули на дно.
201 Но глядь, — царь улегся, уткнувшись в прибрежную тину,
молчит... Уж иные уселись на царскую спину.
И снова мольбы олимпийскому шлют властелину:
желаем другого царя, не такую дубину.
202 Юпитер прогневался; вот беспокойные твари!
Ну что ж, — и назначил он аиста им в государи;
был грозен тот царь: предавал он немедленной каре
виновных и правых — проглатывал сразу по паре.
203 Юпитера снова тревожит лягушачий хор:
«Склони к нам, создатель, свой слух, брось сочувственный взор!
Наш царь, что ниспослан тобою — тебе не в укор —
губитель народа, он изверг, тиран, живодер.
204 Убийственным клювом хватает он подданных, чтобы
отправить их в недра своей ненасытной утробы.
О, если б его отрешил ты, убрал ты его бы!
Как жить нам с подобным царем — воплощением злобы?»
205 Ответствовал им громовержец на это: «Не вы ли,
свободой пресытясь, меня о монархе молили?
Я слушать вас больше не стану, не тратьте усилий:
вам очень хотелось царя — вы его получили».
206 Блажен кто свободен, счастливец кто вольным живет.
Возможно ли радость вкушать, если чувствуешь гнет?
Ничто, как свобода, не красит людской обиход,
на горы златые свободу менять — не расчет.
207 И вот — достоянье ценнейшее наше, свободу,
злодейски у нас отнимаешь себе ты в угоду,
сжигая нам тело и душу: тебе, сумасброду,
охота в рабов превратить всю людскую породу.
208 А если взбунтуется против тебя, лиходей,
иной из невольников, — не разорвет он цепей:
поддавшийся раз будет вечна под властью твоей.
Ступай же! И вновь у меня появиться не смей!
209 Ступай, говорю! Мне водиться с тобой не под стать.
Как любишь ты мучить, тиранить, терзать, истязать!
Втираешься в дом ты, как хитрый и дерзостный тать,
чтоб сердце украсть потихоньку иль силой отнять.
210 А им завладев, исхищаешь его ты из тела
и той приподносишь, кому до него нету дела;
и сердце не бьется — трепещет оно оробело,
от прихоти злого Амура завися всецело.
211 Оно, словно ласточка, будет метаться отныне:
то предано будет Сусанне, а то — Мерхелине;
в руках твоих сердце подобно податливой глине
и тяжкие терпит страданья по этой причине.
212 Ты к слабому сердцу безжалостен, неумолим;
оно, хоть страдает, покорно веленьям твоим
подобно листку, что настойчивым ветром гоним,
и ищет пристанища там, где смеются над ним.
213 Чем я пред тобой виноват? Ты являешься на дом
как друг, но меня истязаешь душевным разладом;
не выказав цели злодейской ни знаком, ни взглядом,
все радости мне отравляешь ты желчью и ядом.
214 Силен ты и ловок, тебя мне осилить невмочь,
а если бы даже сумел я тебя перемочь,
не стал бы глумиться, лишь выгнал бы из дому прочь,
тебе же не совестно мучить меня день и ночь.
215 Ответь — чем я грешен? Что сделал тебе я худого?
В кого ни влюблюсь, — иль меня отвергают сурово,
иль, дав обещанье, сдержать и не думают слово;
в злой час ты мне встретился, — я повторю тебе снова.
216 Надежду питать, что тебя пристыжу я, — смешно:
уйдешь если в дверь, так немедленно влезешь в окно.
Коварный обманщик, тебя раскусил я давно:
старательно ткешь, но дрянное выходит сукно.
вернуться
55
Исследователи установили, что основным источником для Хуана Руиса при написании басни о лягушках, просивших у Юпитера царя, было сочинение средневекового баснописца Вальтера-Англичанина, хотя, возможно, автору «Книги благой любви» были известны и другие многочисленные средневековые версии рассказа.