Пример о том, как вопила земля[46]
98 Однажды земля возопила — как будто от боли;
ревет — и горой стало пучиться ровное поле;
народ изумился: родить собирается, что ли?
Так стонут роженицы в скорби своей и недоле,
99 Все в страхе: земля на сносях, что скрывается в ней?
Что вытолкнуть может она из утробы своей?
Родится, должно быть, огромный дракон или змей,
который поглотит всех тварей, пожрет всех людей.
100 В предвиденье страшного бедствия каждый, кто мог,
немедля пустился из местности той наутек;
разверзлась земля — вышел крот, безобидный зверек;
шум, гром, а на деле-то смех: хвастунишкам — урок.
101 Старуха, такие, как он, честолюбьем влекомы,
простушек непрочь изловить, но грубы их приемы:
сулят воз пшеницы, а есть лишь охапка соломы.
Ему передай, что отныне мы с ним незнакомы».
102 И вправду, не каждый из тех молодцов, кто шумит,
кто много болтает, вдобавок еще деловит:
известно — не все золотое, что ярко блестит,
а золото может, напротив, быть тусклым на вид.
103 Так был ни за что я отринут, подвергнут опале,
обманщиком несправедливо меня посчитали;
кто всюду ждет козней, от козней спасется едва ли;
о сем вновь сложил для сеньоры я песню печали.
104 В тех горестных строфах чистейшая правда была,
однако же трудно добру защититься от зла:
моих оправданий суровая не приняла;
когда очернят, не отмоешься вновь добела.
О том, что все в этом мире суета, кроме любви к Богу
105 Изрек Соломон, — несомненна его правота, —
что все на земле преходяще, что все — суета;
любовь наша к Господу вечно жива и свята,
а прочее все в нашей жизни лишь тлен и тщета.[47]
106 Страсть к женщине суетна так же, как всё; и коль скоро,
презрев мою страсть, скрылась милая сердцу сеньора,
упрямство к чему привело б меня, кроме позора?
Но грех был бы с нею прощаться словами укора.
107 Свидетель Господь, — ни она, ни любая другая,
которым был предан я, страсти ответной алкая,
пенять не посмели бы: их не чернил никогда я,
забывши худое и лишь о благом вспоминая.
108 На честь доброй женщины класть не должны мы пятна:
постыдно такое, тяжелая это вина;
коль женщина ликом приятна, добра и умна, —
всю радость земную собою являет она.
109 Творя человека, Господь не замыслил, наверно,
чтоб взяли начало от женщины порча и скверна:
в творенье его долженствует все быть соразмерно,
подруга мужчины должна быть добра, благоверна.
110 Будь женщина меньше нужна и приятна мужчине,
любовь не имела бы стольких сторонников ныне;
и праведник, всею душой прилежащий к святыне,
когда одинок он как перст, пребывает в кручине,
111 Наводит тоску одиночество; как говорится,
не может ни петь, ни стенать одинокая птица;
корабль без оснастки по синим волнам не помчится,
и сад погибает, когда иссякает криница.
112 Я понял — избранница милая мне не чета,
но все же подругу найти сохранилась мечта.
Одну я приметил: по слухам отнюдь не свята;
другой с ней поладил бы сразу, а мне — маета.
113 Способный от робости только на тяжкие вздохи,
пошел я к приятелю: дескать, дела мои плохи,
замолви словечко, — черт дернул открыться пройдохе!
Он сам съел мясцо, мне остались лишь ахи да охи.
114 В досаде язвительным я отплатил ей стишком,
и пусть не пеняет, коль скоро прослышит о нем:
когда б я насмешку стерпел, то почли бы ослом,
сказали б, что я, дуралей, получил поделом.
Саламанкский манускрипт «Книги благой любви».
О том, что произошло между архипресвитером и Ферраном Гарсия, его посланцем[48]
115 Горе! Булочница Крус
не вошла со мной в союз.
116 В Крус я, — говорю без злобы, —
тонкой не узрел особы:
много пряностей и сдобы,
но не слишком тонок вкус.
117 Думал, что Ферран Гарсия
нас сведет: ведь — он вития,
мастер на дела такие,
не растяпа и не трус.
118 Пособить мне дал он слово,
втерся в дом к ней — и готово:
мне досталась лишь полова,
а прохвосту — сдобный кус.
119 Мой презент ей — куль пшенички —
плут присвоил по привычке,
дар его был — две плотички
и в придачу к ним арбуз.
120 Вот каков был мой «ходатай».
Бог тебе судья, проклятый!
Мой пирог, пес вороватый,
слопал — и не дует в ус.
121 С тех пор, видя Крус, осенялся я знаменьем крестным,
дабы от соблазна щитом оградиться небесным, —
хоть слышал о людях, крестом осененных пречестным,
но дань отдающих страстям и недугам телесным.
122 Ехидный стишок получил от меня также в дар
лжедруг мой — подобный кукушке бесстыжий школяр:
ни прежде, ни после, — пусть ведают все, млад и стар, —
никем не был мне нанесен столь коварный удар.
вернуться
46
Сюжет о горе, родившей мышь, впервые обработан античными баснописцами Эзопом и Федром, в средние века он неоднократно перерабатывался Винценцием из Бове (XIII в.), Александром Неккамом (1157—1217), Вальтером-Англичанином (XII в.). К этому последнему, видимо, и восходит рассказ Хуана Руиса.
вернуться
47
Наиболее четко мысль о суетности всего земного сформулирована в библейской книге Екклезиаста, представляющей собой собрание моралистических сентенций.
вернуться
48
Рассказ о булочнице Крус написан в форме народной издевочной песни размером так называемого «эстриботе», в котором песня открывается двумя восьмисложными стихами, а в последующих четверостишиях, также восьмисложных, последняя строка рифмуется с припевом-запевом.