Однако упорные поиски каких-либо сведений о нем в различных архивах не дали никаких результатов. Единственным источником сведении об авторе «Книги благой любви» остается сама книга: предметом ученых споров стало лишь то, в какой мере ей можно в этом отношении доверять.
В последние десятилетия все чаще ученые высказывают мнение, что фигура повествователя в «Книге благой любви» — в такой же мере плод фантазии неизвестного автора, как и все ее содержание, что даже имя повествователя — Хуан Руис — лишь псевдоним, а скупые сведения, сообщаемые о герое, нельзя переносить на автора. Наиболее последовательно эту мысль сформулировал в своем очерке о «Книге благой любви» Висенте Гаос. «Чтобы избежать какой-либо двусмысленности, — пишет он, — я, со своей стороны, буду называть создателя „Книги...” всегда только „автором”, считая это произведение анонимным, а „архипресвитера” его персонажем».[272]
Вряд ли, однако, можно согласиться с этим излишне категорическим разграничением автора и рассказчика. Конечно, далеко не все, о чем повествует в книге от первого лица автор, может быть принято на веру. И все же сознательная псевдонимность авторам произведений средневековой «ученой литературы» совершенно несвойственна. Характерно, что даже писатели, жившие примерно в то же время, когда была написана «Книга благой любви», не подвергали сомнению имя автора. Так, например, на полях одной из латинских рукописей этого времени были обнаружены несколько строф из «Книги благой любви», автором которой назван Хуан Руис, архипресвитер из Иты.[273] Можно с уверенностью также сказать, что некоторые сведения, сообщаемые автором о себе, вполне достоверны. Так, например, подробности географического и иного характера, содержащиеся в книге, позволяют заключить, что автор превосходно знаком с упоминаемыми в тексте городками Алькала де Энарес, Ита, Гвадалахара, а также деревушками, разбросанными по склонам Сьерры Гвадаррамы. Правомерно заключить, что автор — родом из этих мест или по крайней мере много лет здесь проживал. Не приходится сомневаться и в том, что он принадлежал к духовному сословию: обилие ссылок на религиозные тексты, на предписания церковных властей и вообще специфический характер эрудиции автора служит достаточно убедительным подтверждением этого. Помимо основного корпуса книга содержит прозаический и стихотворный прологи, написанные с очевидной целью объяснить и оправдать авторский замысел книги. Вряд ли можно предположить, что и в этих прологах автор выступает в «образе» якобы придуманного им рассказчика — архипресвитера. Упоминания его должности или намек на это содержатся не только в основном тексте книги (строфы 575 и 845), но и в стихотворном прологе (в строфе 6: * «Господь, от подобной беды избавь своего архипресвитера»),[274] и в открывающем книгу обращении к Деве Марии (в строфе 19: «...в начале сей книги от архипресвитера Иты Хуана Руиса хвалебные строки прими ты»). И наконец, самое главное: вся «Книга благой любви» настолько пронизана личностным, авторским началом, что, как писал один из недавних ее исследователей, «кажется, является произведением глубоко исповедальным...».[275] Вот почему мы считаем возможным извлечь из «Книги благой любви» некоторые, хотя бы самые общие, сведения о жизни ее автора.
Итак, для нас вполне достоверно, что автором книги был некий Хуан Руис (он называет свое имя в строфах 19 и 575). Родился он, видимо, в Алькала де Энаресе и всю жизнь провел здесь и в близлежащих городках Гвадалахара и Ита. В этом последнем, в то время игравшем куда более важную роль, чем ныне, он и служил архипресвитером, во всяком случае не позже 1351 г., ибо с этого времени должность архипресвитера в Ите занимал некий Педро Фернандес.[276] Был он, если верить тому, что рассказывает о себе, человеком веселого нрава, любителем, хотя и в меру, выпить и закусить, поболтать с друзьями в веселой компании, не чураясь и любовных утех. Он был поэтом и гордился этим, не раз прибегая к своему искусству, когда добивался расположения какой-нибудь дамы. Нередко доводилось ему сочинять и песенки для мавританских и еврейских танцовщиц, а также для нищих слепцов, бродячих школяров и вообще для простого люда. Если бы собрать эти сочинения все вместе, то *«не хватило бы и десяти стоп бумаги», как горделиво заявляет автор (строфы 1513—1514). Однако от всего его лирического творчества сохранились лишь те немногие песенки, которые он включил в свою книгу. Потому ли, что архипресвитер слишком уж откровенно нарушал церковные предписания, по навету ли врагов или по какой-то иной причине толедский архиепископ кардинал Хиль де Альборнос приказал заключить Хуана Руиса в тюрьму, где он провел длительное время и где, быть может, частично написана его книга. Реальность этого факта особенно часто подвергается сомнению в трудах, посвященных «Книге благой любви», с тех пор как Лео Шпитцер, а затем еще более решительно М. Р. Лида де Малькьель интерпретировали встречающееся в тексте многократно слово «presión» (совр. prisión — тюрьма) лишь в аллегорическом смысле, как воплощение земной жизни.[277] Луциус Гастон Моффат вообще считает, что сведения о заключении в тюрьму автора «Книги благой любви» присочинены одним из переписчиков книги — Альфонсо Парадинасом, который на полях изготовленного им манускрипта записал, что архиепископ толедский кардинал Хиль де Альборнос бросил Хуана Руиса в тюрьму, где тот и написал свою книгу.[278] Однако многие ученые, среди них Дамасо Алонсо, один из самых проницательных исследователей испанской культуры, склонны считать тюремное заключение Хуана Руиса вполне достоверным.[279] Нам представляется, что текст книги дает убедительные подтверждения этой точки зрения. Так, в стихотворном прологе, который, конечно же, принадлежит самому автору, слово presión повторяется четырежды (1d, 2d, 3d, 4d)[280] в контексте, который делает аллегорическое толкование этого слова весьма сомнительным. Хуан Руис упорно упоминает каких-то * «предателей» (7d), * «сеятелей раздоров» (10c), * «коварных людей, жестоких, злых и высокомерных» (1665h, i). В «Гимне во славу Девы Марии» он обращается к Богоматери: «Снизойди, прошу, к моленьям/твоего слуги покорного:/из узилища позорного/выпусти его на волю!/Дай мне превозмочь недолю,/защити от зла тлетворного» (1674c-h). Ту же тему он развивает и далее, в строфах 1678—1683, завершая свою мольбу словами: * «Великое зло я терплю незаслуженно и несправедливо» (1683a). Все это заставляет нас склониться к мысли о том, что на долю автора «Книги благой любви» выпали тяжкие испытания, заставившие его изведать и суровость тюремного заключения, хотя ни о причинах его, ни о последствиях мы судить сейчас не можем.
272
273
Об этом сообщает в предисловии к 5-му изданию современной версии «Книги благой любви» ее издательница Мария Брей Маринью. См.:
274
В некоторых случаях мы цитируем в прозаическом переводе. Об этом предупреждает читателя предваряющий перевод знак *.
276
Cm.: Colección de poesías castellanas anteriores al siglo XV//Biblioteca de Autores Españoles. Madrid, 1864. T. LVII. P. XXXIII.
277
См.:
278
Cm.:
279
См.:
280
Здесь и далее ссылки на «Книгу благой любви» даются непосредственно в тексте с указанием в скобках арабской цифрой строфы, а латинской буквой — стиха.