Со мной подружился. Часто молились вместе. Вспоминали всенощную. Привелось мне сыграть знаменательную роль в его жизни.
Когда в 1955 году начались освобождения, я сказал Федору:
«Федя! Дай напишу тебе жалобу».
Федор заколебался:
«Но ведь апостолы жалоб не писали».
«Писали. Апостол Павел даже в Рим отправился, чтоб принести жалобу императору».
После долгих колебаний дал согласие. Я написал жалобу. Описал все издевательства, которым подвергался Федя, все его мытарства. Взял у меня Федор жалобу и положил под подушку. Сколько я ему ни напоминал о том, что жалобу надо сдать начальнику — ни «да», ни «нет». Ну, я вижу, что жалоба эта будет лежать до самой его смерти. Вынул жалобу у него из-под подушки и отнес в спецчасть.
«Примите жалобу от больного. Человек лежит в больнице».
«Пожалуйста».
Приняли жалобу и зарегистрировали. Возвращаюсь в барак.
«Федя! Где твоя жалоба?»
Посмотрел под подушку — жалобы нет. Растерялся мой Федя. Туда-сюда, понял, в чем дело, смутился. Я говорю: «Жди теперь, Федя, ответа от прокурора».
Когда пришел ответ через три месяца, меня на медпункте не было, я в это время лежал в больнице отделения на Безыменке под Куйбышевом.
Ответ гласил: все судимости снять, освободить. То была либеральная эпоха, время хрущевской весны.
Потом переписывались с Федором. Жил в деревне у сестры, кустарничал, числился инвалидом. В 1958 году, при переезде на новую квартиру, я потерял его адрес.
Где он? Что с ним? Не знаю. Знает Бог — своего молитвенника и истинного монаха. Где бы он ни был, здесь или на том свете, так хочется его молитв…
Затем сектанты. Главным образом пятидесятники. Из них помню одного — Ивана Тимофеевича Колесникова. Расскажу его историю.
Тоже из бедных крестьян Воронежской губернии. Участвовал в Первой мировой войне, был на Кавказском фронте, воевал в Турции.
Вернулся домой. До сорока лет был православным. Судя по его словам, доходил до фанатизма. Не ложился спать, не перекрестив всех дверей и окон.
Затем перешел к баптистам. Но баптизм его, как и многих, не удовлетворил своей сухостью, рационализмом. Иван Тимофеевич — натура экстатическая, мистическая, с мессианскими порывами.
И вот появляется где-то в Воронежской области проповедник-пятидесятник. Братья-баптисты его предостерегают: «Не ходи туда, это еретик. Волк в овечьей шкуре». Но он пошел. И увидел. И уверовал. И вскоре стал рьяным пятидесятником. Проповедником. Экстазером.
Он переезжает с семьей в Среднюю Азию, кажется, в Бухару. Избирается пресвитером общины пятидесятников. В общине пятидесятников — простецы. Но попадаются и интеллигенты. В Средней Азии в 30-х гг. было много людей, высланных из столиц, принадлежащих к великосветскому обществу, к научным и интеллигентским кругам. Среди них тонкие интеллектуалы-мистики.
И вот удалось Ивану Тимофеевичу заинтересовать своим учением одного петербургского интеллигента — антропософа. И тот бросил свою антропософию и окунулся в народную мистику, стал пятидесятником и ярым приверженцем Ивана Тимофеевича — и умер у него на руках.
Мы говорили с ним подолгу, но каждый раз разговоры упирались в тупик. Ему хотелось и меня сделать пятидесятником, а я никакой склонности к этому не имел.
Однажды, разгорячившись, Иван Тимофеевич начал говорить «языками». Помню его разгоряченное лицо, глаза, почти выскакивающие из орбит, слова на каком-то незнакомом языке, в котором, однако, явно слышались слова на каком-то экзотическом наречии.
Когда Иван Тимофеевич оставлял свои попытки прозелетизма, мы с ним довольно мирно разговаривали.
Однажды я попытался сформулировать за него объяснение «языков». Это не какой-то определенный язык, как французский, немецкий, английский. Дело в том, что для того, чтобы выразить глубину религиозных переживаний, ни на одном человеческом языке нет подходящих слов. Поэтому это особый язык. То, что на богословском языке называется «глассолалией». За это я услышал похвалу: «Недалек ты от Царствия Божия».
В разговоре с ним я выразил свой взгляд на проблему пятидесятников и вообще сектантов. «В доме Отца моего обителей много суть». Для всех найдется место во Вселенской Церкви. Говорите языками у себя дома, устраивайте свои моления. Но сами же вы говорите, что дар языков не для всех. Вот и говорите у себя дома языками. Но прежде всего возвращайтесь в Церковь. Но прежде всего покажите смирение. Вы говорите, что священники у нас недостойны. Вот и выберите самого, по вашему мнению, недостойного, именно у него исповедуйтесь и причаститесь Святых Тайн. И будьте в церкви. А дома, в своей личной молитве говорите языками.