Говорили с ним без конца. Однажды устроили диспут о религии. Он вел спор вежливо и любезно с чисто парламентской учтивостью. Быстро, легко и изящно положил меня на обе лопатки. Было неприятно; но диспут этот был мне очень полезен; впервые я встретился с сильным эрудированным противником и осознал все свои слабые места.
После диспута мы по-джентльменски обменялись рукопожатиями, и я ему искренне сказал «спасибо».
Другой друг, которого я приобрел в Бутырках, — Александр Исаакович Рейнгольд, 25-летний молодой человек, студент Горного института в Питере, сын известного зиновьевца, который шел по процессу Зиновьева — Каменева в августе 1936 года и был расстрелян в числе шестнадцати участников процесса, совместно со своими лидерами.
Александр Исаакович был арестован только за своего отца. Гибрид, как и я: мать у него русская, из старой интеллигентской семьи. Верующий. С большим интересом слушал мои рассказы о Христе, о церкви, о богословии.
Простились с ним, когда меня уводили в этапную камеру. Пытался неоднократно его разыскать — тщетно. Между прочим, у него была феноменальная память, он знал сотни стихов наизусть. Мы декламировали часами. И это было так хорошо: после омута грязи, в который я только что окунулся, слушать чудесные русские стихи.
Помню еще одного — старца 78 лет, учителя пения, который ставил голос многим выдающимся певцам. Его арестовали — за что бы вы думали? — за космополитизм. Он никак не мог согласиться с тем, что русская вокальная школа выше итальянской, и отстаивал преимущество театра Ла-Скала. Следователь ему сказал:
«Вы космополит?»
Старик охотно согласился:
«Да, да, конечно, я космополит».
За космополитизм он получил… семь лет лагерей.
Наряду с этими приличными людьми было неисчислимое количество грязной сволочи, которые уже тут, в камере, начинали свою карьеру лагерных стукачей.
Они здесь выступали в качестве присяжных защитников советского режима, в качестве заядлых советских патриотов, били себя в грудь — и между тем завязывали отношения с оперуполномоченным, который периодически под разными предлогами их вызывал для «доклада».
Наконец, 3 октября 1949 года меня посадили в грузовик с надписью «Хлеб». (С Лубянки в Бутырки мы ехали в лакированном грузовике с надписью «Мясо» и с нарисованными на белом фоне розовыми сосисками.) И повезли нас на Северный вокзал.
В столыпинские вагоны — и на Север. В Каргопольлаг.
Прибыли на станцию Ерцево 6 октября. Совершилось. Я стал лагерником.
Лагерная тема стала сейчас модной темой. Она уже имеет своего классика и многих бытописателей. Очень трудно приниматься за эту тему после того, как она как будто исчерпана пером Солженицына. После «Ивана Денисовича» любое описание покажется бледным.
Тем не менее позволю себе сделать несколько замечаний.
«Один день Ивана Денисовича» — предел лагерного реализма. Когда я прочел эту повесть в 1959 году, мне показалось, что я провел в лагере вновь два часа. Лагерная тема этой повестью исчерпана, и о лагере 40-х годов трудно после «Ивана Денисовича» сказать что-нибудь новое.
Великолепны также типы лагерников, нарисованные рукой великого мастера в «Раковом корпусе» и в «Круге первом». Здесь Солженицын выступает как великий гуманист.
Когда-то Лесков сказал, что для того, чтобы убить антисемитизм, надо, чтоб какой-нибудь писатель нарисовал образ простого, доброго, бедного местечкового еврея. Эту задачу в какой-то мере выполнил Шолом-Алейхем, хотя антисемитизма он все-таки, к сожалению, не убил.
Для того, чтобы убить предрассудки советских мещан против «каторжников», которых, по мнению советских мещан, зря не сажают, надо было показать простых, добрых, неглупых людей, оказавшихся жертвами эпохи, принесенных в жертву кровавому Молоху, что и сделал Солженицын.
Спасибо ему за это!
Что касается его последней замечательной книги «Архипелаг ГУЛаг», то, признавая ее огромное историческое значение, можно отметить и ряд недостатков.
Главный недостаток — это отсутствие четкой периодизации. Между тем история советских лагерей разделяется на четкие и ясные периоды, очень непохожие друг на друга.
Широкая система лагерей берет свое основание в 1929 году. Правда, последнее время указывается на то, что лагеря существовали уже во времена Ленина. Да, существовали, но только в виде зачатка будущей системы. Во-первых, лагерная система не носила широкого масштаба. Как правило, до 1929 года применялась высылка (минус 6, минус 10, минус 30), то есть перечислялось определенное количество городов, в которых высланный из столицы не мог селиться.