— А! Господи! Нет! — прошептала Мёска. — Что вы собираетесь делать?
— Ты всегда плохо понимала индустани, Мёска, — сказал Фо Хи.
Он повернулся к Чанда Лалу.
— Делай свое дело, пока не услышишь звук гонга, — сказал он по-английски.
Когда Чанда Лал, так ни разу на нее и не взглянув, вышел с розгами в руках и закрыл за собой дверь, Мёска вскочила на ноги. Фо Хи повернулся и оказался с ней лицом к лицу.
— Та'ала хина (иди сюда), Мёска! — сказал он мягко. — Ты предпочитаешь, чтобы я говорил на мелодичном арабском языке? Иди ко мне, прекрасная Мёска. Дай мне почувствовать, как твое страдающее сердце забьется, как пойманная газель.
Но Мёска отшатнулась от него и так побледнела, что у нее побелели даже губы.
— Очень хорошо! — Его металлический голос снизился до шипения. — Я не буду применять силу Ты сама предложишь мне свою любовь. Ты знаешь, что для меня не существует таких мотивов, как ревность и месть. Все, что я делаю, я делаю с определенной целью. Твое сострадание явится тем рычагом, который направит тебя в мои руки. Ты обуздаешь свою ненависть.
— О, вы не знаете пощады? В вашем сердце нет ничего человеческого. Я ненавижу вас!
— Твои глаза очень красноречивы, Мёска. Я храню в своей памяти два выражения этих прекрасных глаз. Когда они смотрят на меня, то я читаю в них ужас и отвращение, но когда они смотрели вслед моему гостю, то они сладостно замирали. Послушай! Ты ничего не слышишь?
С тревогой и страхом Мёска прислушалась. Фо Хи наблюдал за ней сквозь покрывало своими безжалостными сверкающими глазами.
— Я открою дверь, — сказал он спокойно, чтобы мы могли насладиться в полной мере воплями одного из тех, кто тебе совершенно безразличен, того, кто поцеловал тебе руку.
Он открыл дверь, через которую вышел Чанда Лал, и опять повернулся к Мёске. Ее глаза казались необыкновенно темными по контрасту с бледностью лица.
Чанда Лал предал ее. Она больше в этом не сомневалась. Поэтому он не осмеливался посмотреть в ее сторону. Страх перед Фо Хи переборол его любовь к ней… и Стюарт был вероломно схвачен где-нибудь в коридоре и оказался беспомощным перед ужасным искусством тага.
— Ждать долго не придется, — прошипел злобный голос — Чанда Лал привязывает доктора к раме и снимает с него обувь, чтобы приласкать его ноги розгами.
Внезапно откуда-то снаружи послышались глухие равномерные удары… а затем сдержанные стоны!
Мёска бросилась на колени перед Фо Хи и неистово ухватилась за его одежду.
— А! Боже милостивый! Он здесь! Пощадите его! Пощадите его! Не надо больше, не надо!
— Он здесь? — повторил Фо Хи вкрадчиво. — Конечно, он здесь, Мёска. Я не знаю, с помощью какой хитрости он надеялся договориться с Чанда Налом. Но, как я тебе сообщил, Чанда Лал был предупрежден!
Звук ударов, сопровождаемый еще более громким стоном, послышался вновь.
— Остановите его! Остановите его! — воскликнула Мёска.
— Он же тебе совершенно безразличен. Почему ты дрожишь?
— О! — запричитала она жалобно. — Я не могу это вытерпеть… Делайте со мной что хотите, но пощадите его. А! У вас нет милосердия.
Фо Хи протянул ей молоточек, которым ударяют в гонг.
— Это у тебя нет милосердия! — ответил он. — Мне от тебя требуется только одно. Звук гонга положит конец мучениям Стюарта… это будет означать, что ты добровольно приняла мое предложение. Что! Ты колеблешься?
С трудом сдерживаемый крик прозвучал громче.
— А! Да! Да!
Мёска подбежала к гонгу и ударила, затем неуверенной походкой вернулась к дивану, упала на него и закрыла лицо руками. Звуки пытки стихли.
Фо Хи закрыл дверь и остановился, глядя на нее.
— Я дам вам несколько мгновений на размышление, — сказал он, — для того, чтобы вы могли успокоиться и принять ухаживания, которые я буду иметь честь и радость оказать вам. Да, эта дверь не заперта. Я уважаю твое обещание… а Чанда Лал стережет выход на улицу.
Он открыл дальнюю дверь, через которую прежде входил, и вышел.
Мёска, не отнимая рук от лица, посмотрела ему вслед через пальцы.
Когда он исчез из вида, она вскочила на ноги; зубы у нее стучали, а лицо было искажено от внутренней боли. Она начала судорожно ходить по комнате, окидывая взглядом множество странных предметов на большом столе и испуганно поглядывая на кресло под балдахином, рядом с которым висел бронзовый колокольчик. В конце концов она простонала:
— О, Чанда Лал! Чанда Лал! — и зарылась лицом в диван, отчаянно рыдая.
Она лежала, лихорадочно дрожа от переживаемых ею чувств, когда осторожно, дюйм за дюймом, открылась ближайшая к ней дверь.