От своей тоски она нежданно-негаданно заболела и впала в глубокий сон. Нгок Там нашел ее во дворе без сознания и отнес в дом. Однако, несмотря на все старания обезумевшего от горя мужа, Зиеп умерла в его объятиях. Безутешно было горе Тама, он рыдал целыми днями и ночами, не принимая помощи от друзей и родственников, и отказывался хоронить жену.
Не знал Там, как ему жить дальше без своей возлюбленной. В отчаянии он продал все, что имел, купил на эти деньги плот и красивый гроб. Положив в него тело жены, он поплыл по реке в надежде, что когда-нибудь сможет найти снадобье от боли, разрывавшей его сердце. На двадцать второй день плавания он обрел то, что искал.
В одно прекрасное утро Там очнулся от беспокойного сна и увидел, что плот его стоит у подножия горы. Сойдя на берег, он очутился на пестром ковре из редчайших цветов и стал взбираться на гору, пока не заметил впереди старца, опиравшегося на диковинный бамбуковый посох. У старца было морщинистое, загорелое лицо и длинные белые волосы, которые развевались на легком ветру. Таму почудилось, будто этот человек знает его.
Наконец, ему стало ясно, что старец — никто иной, как Тьен Тай, волшебник и искусный целитель. Там преклонил перед ним колени и взмолился о спасении возлюбленной.
— Нгок Там, я наслышан о тебе и твоих добродетелях, — молвил старец. — Но Нян Зиеп все еще крепко держит тебя в своих объятиях. Эта хватка никогда не ослабнет. И тебе нужно учиться у своей любви к жене, а не страдать от нее.
— Но я не могу жить без любимой. Молю, верни мою Зиеп, если это в твоих силах!
Волшебник ответил:
— Я не стану отказывать тебе, ибо горе твое и любовь — искренни, однако на своем веку я повидал немало мужчин, доверивших сердца капризным и себялюбивым женщинам. Видел я и как мудрые женщины отдавали себя на милость злых, бессердечных мужчин. В некотором смысле я рад, что не понимаю их — ведь это так ужасно.
Но Нгок Там был непреклонен.
— Ты даже не представляешь, какое чудесное создание — моя жена! Я никогда и никого не любил так, как ее. Верни ее, иначе жизнь потеряет для меня всякий смысл.
Старый волшебник вздохнул.
— Ну, будь по-твоему. Сделай вот что: проткни палец колючкой с тех кустов и урони три капли крови на тело жены. Сей же миг она вернется к жизни.
Там вскочил на ноги, бросился к кусту и сорвал самую острую колючку. Осыпая волшебника словами благодарности, он побежал вниз по тропинке.
Едва не упав в воду, Там забрался на плот, поднял крышку гроба и проткнул палец колючкой. Три капли крови упали на ладонь Нян Зиеп.
Она открыла глаза, словно бы очнулась от долгого сна. Бледная морщинистая кожа вдруг зацвела румянцем и молодостью. Нян Зиеп глубоко вдохнула и села, оглядываясь по сторонам. Там заключил ее в страстные объятия.
Волшебник последовал за Тамом, когда тот спускался с горы, и теперь подошел к влюбленным. Его взгляд встретился с взглядом Зиеп.
— Никогда не забывай о своем долге перед мужем, Нян Зиеп, — сказал ей старец. — До конца жизни помни, как он предан тебе, и трудись, не покладая рук.
Уходя, старец обратился к обоим:
— А теперь ступайте и будьте счастливы.
Сказка была чудесная, но, хоть я и желал узнать, что случится дальше, и причем здесь комар, веки мои налились свинцом, глаза слипались. Я положил книгу на прикроватный столик, вспоминая, рассказывала ли бабушка эту историю. Одним из первых моих детских воспоминаний были ее сказки. Бабушка знала множество вьетнамских преданий, а ее талант подражать голосам разных людей неизменно восхищал меня. «Еще, бабуля, еще одну!» — настаивал я, и она с удовольствием читала еще, а потом еще, пока я наконец не засыпал, чувствуя себя окруженным заботой и любовью.
Я выключил настольную лампу, и комната погрузилась в темноту. Вскоре глаза мои к ней привыкли, и я стал различать очертания мебели. Мне вдруг захотелось домой, в знакомую и уютную обстановку. В сумраке книжный шкаф напротив кровати казался огромной угловатой глыбой. Я вспомнил, каким кривым дом выглядел снаружи. Между верхней крышкой шкафа и потолком имелась треугольная щель, а значит, либо шкаф, либо потолок были неровные. Несколько секунд я разглядывал эту нишу, но потом меня стало подташнивать, и я перевернулся на бок, лицом к окну.
Закрывая глаза, я подумал, что Матер оказался весьма дружелюбным человеком, не лишенным, однако, некоторой загадочности. Он словно что-то скрывал. Я был твердо уверен, что его история, правдивая или нет, так или иначе заслуживает моего внимания. Размышляя о хозяине дома и о том, что крылось за письмом Матера, я погрузился в сон.