— Гм. Как я уже говорил, кое о чем я могу умолчать. Я благодарен вам за предоставленные сведения, из них получится замечательная статья. Но факты… Было бы здорово, если бы в тексте упоминались подлинные названия и имена.
— Ох, мистер Ривз, я разделяю ваше стремление, однако тут такое тонкое дело, вы же понимаете… Я предпринял столько мер, даже переехал на остров, чтобы обезопасить Госпожу. Ведь я — в какой-то степени ее страж, и блюду порядок. А как иначе? — Матер отрешенно смотрел в окно. На его лице заиграл пробившийся сквозь облака, солнечный свет.
— По-моему, сегодня чай вкуснее, — сказал он, бодро осушив чашку и поставив ее на поднос. Я с облегчением заметил, что он повеселел. Мне был любопытен этот чудаковатый коротышка. Живет один, как перст, на острове, в компании разве что огромной самки комара. Я решил выведать побольше о его прошлом.
— Говорите, учились на Чаринг-Кросс?
— Да, учился, — ответил он, садясь в кресло.
— Наверное, много опыта там набрались? — Я подумал, что если я проявлю интерес к его жизни, то он подобреет. Во что бы то ни стало я хотел сфотографировать Гангскую Красную, готов был даже тайком пробраться в его спальню. Другой на моем месте оставил бы всякие надежды, но я-то знал: хочешь прославиться — рискуй. Может, если немного задержаться на острове, мне еще представится удобный случай?
— Кстати, — сказал Матер, — именно на Чаринг-Кросс со мной случилось то, из-за чего я и поселился здесь. — Он потер подбородок и уставился в стену. — И как ни пытался я забыть о том печальном опыте, все же мне пришлось бежать из Лондона и искать приюта на Спокойном озере.
Он поглядел на поднос, потом на мою чашку, намекая, что не прочь поведать мне свою историю. Однако чай все еще был горячий, и я хотел его допить. Тогда Матер устроился поудобнее в кресле, направил взор в потолок и принялся вспоминать все подробности своего темного прошлого.
Глава пятая
ОБЪЯСНЕНИЕ
Я достал из кармана диктофон и незаметно положил его на колено, предварительно нажав кнопку записи. Я не стал спрашивать у Матера разрешения, мне не хотелось рисковать. Да, в моем деле без дурных манер порой не обойтись.
— В юности мне часто не хватало уверенности в себе, которую я приобрел с возрастом, — начал Матер. — Я всегда был ведомым, а не ведущим, а потому мне нередко приходилось делать работу за других. Сомсом я восхищался. Мы встретились с ним в первый же день учебы. Я представился, немного заикаясь, как это бывает, когда я сильно нервничаю. Мы пожали друг другу руки.
— Сомс. Александр Сомс, — представился он. В нем ощущалась какая-то замечательная внутренняя сила, отчего в его присутствии я всегда был спокоен. Он легко отвечал на вопросы лектора и как-то раз даже поспорил с ним, к нескрываемому удовольствию аудитории. Я принял решение подружиться с Сомсом, потому что понял: у этого человека есть чему поучиться. Однако вскоре я обнаружил, что и он обладает недостатками. Александр был очень вспыльчивым и несдержанным, часто не признавал своей вины, даже если все свидетельствовало против него. Он неизменно находил какое-нибудь оправдание, порой необоснованное, и сваливал вину на другого. Вот и сейчас, если бы эту историю рассказывал Сомс, он бы во всем обвинил меня.
Добившись в чем-то успеха, мой друг с радостью принимал похвалы и награды, не задумываясь, сколько людей помогло ему прийти к этому. Зато он мастерски умел выкручиваться из неловких ситуаций, перекладывая вину на мои плечи.
Матер на минуту замолчал, возможно, чтобы произвести должное впечатление, а может, воспоминания стали ему неприятны.
— Эта идея пришла ему в голову, когда мы сидели в баре неподалеку от больницы. Сомс обожал анатомию. Хотя он и учился на хирурга, его чрезмерный интерес к предмету казался мне странным. Александр был убежден, что при помощи новых, нетрадиционных методов можно раскрыть любую тайну. Большую часть идей он черпал из своих снов, что само по себе настораживает, но еще страшнее мне стало, когда Сомс предложил провести один эксперимент.
Для него было вполне естественным занятием весь день провести в морге, что-то там препарируя и исследуя. Студенты и некоторые доктора с радостью предоставляли ему такую возможность. Им Сомс казался настоящим вурдалаком. Высокий, худой, с черными немытыми волосами, которые липли ко лбу жирными полосками. Он возвышался надо мной подобно башне, и часто уходил далеко вперед, хотя я всячески старался не отставать. Как уж Сомс выбирал себе гардероб, не знаю, но выглядела его одежда неважно. Рубашки всегда маловаты, брюки — коротки. Мода ничуть его не заботила. Как и многое другое, она лишь отвлекала от работы. Иногда Сомс ночи напролет проводил за такими занятиями, от которых остальные студенты всеми силами пытались отвертеться. А сколько сплетен я слышал от медсестер, которые случайно натыкались на грязного, истощенного Сомса, согбенного над трупом какого-нибудь бедолаги в морге. Нет, насколько мне известно, он никогда не делал ничего запрещенного или извращенного, но даже от его энтузиазма становилось не по себе.