— Мне было трудно учиться в медицинском, а Матер всегда за меня заступался. Когда он попросил о помощи, я подумал, он хочет добра, мечтает принести пользу человечеству. Мне это польстило. — Сомс снова сел. — Конечно, потом-то я понял, что он психопат.
— Да, до меня это дошло только после того, как я свалился в яму с трупами. Он мастерски скрывает свое безумие. А что значит, Гангская Красная — не просто насекомое?
— Я сам не все понимаю. Знаю только то, что видел собственными глазами. — Сомс потер лоб. — По какой-то неясной причине тварь выбрала именно Матера. Наверное, он был способен воплотить ее желания в жизнь. Она будто бы узнала о его экспериментах и решила его использовать.
— Использовать? Как это? Она — насекомое!!!
— И все-таки, нет. Вы видите только оболочку. Но то, что внутри — много важнее. Да, ей нужна кровь, как и другим комарам. Свою жажду она утоляет при помощи Матера — он снабжает ее телами. В действительности ей требуется нечто другое. — Сомс весь сжался. Он выглядел как человек, заключенный в клетку. Да, Матер на славу поиздевался над его рассудком.
— Насекомые не разумны.
— Гангская Красная разумна! — настаивал Сомс, улыбаясь, только в его словах не было ничего смешного, он говорил ужасные вещи.
Я решил пока не спорить. За то малое время, что у меня было, мне предстояло выпытать у Сомса реальные сведения.
— Так зачем Матер приехал на остров? Он думал, здесь его никто не разоблачит?
— Да, похоже, так. В городе его бы все равно поймали.
— И как он нашел комара? У него будто был друг в Африке, который привез ему Гангскую Красную?
— Я до сих пор не знаю наверняка, что там произошло, но могу рассказать, что помню. Мне хочется уберечь вас от опасности. Вы хотя бы будете отдавать себе отчет…
— Ладно. Только быстрее. У нас…
— Да, да. Знаю. — Сомс попытался успокоиться. В полумраке фургона он казался мне бледным призраком, не ведающим, какой стороне — жизни или смерти — принадлежит. Я отчаялся покинуть остров, однако история, которую поведал Александр, меня потрясла.
Глава десятая
ИСКУПЛЕНИЕ
Порой взгляд Матера становился просто ужасен. Сначала я твердил себе, что это только игра моего воображения, но потом понял: он серьезно болен. Не мог он совершать все эти зверские поступки лишь во имя науки и прогресса.
Сомс зашагал по комнате.
— Я никогда не забуду тот вечер, когда Гангская Красная появилась в нашей жизни, — продолжал он. — Матер как раз закончил оперировать бродягу, подобранного на вокзале. Он перерезал ему все сухожилия на руках, а потом сшил в обратном порядке, полагая, что человек будет думать, будто шевелит одним пальцем, а на самом деле будет шевелить другим. Бессмысленный эксперимент, и тем не менее… Наверное, все из-за наркотиков и алкоголя. Я употреблял и то, и другое. Я ни разу не видел, что происходило с испытуемыми, если они выживали. Матер, наверное, их убивал, иначе они могли нас выдать… Вот почему он обрел надо мной такую власть. Я постоянно был под кайфом.
— В тот вечер мы сидели и ждали, пока пациент придет в сознание. Раздался едва слышный стук в дверь. — Сомс рассмеялся. — Иногда мы с Матером думали одинаково. Услышав стук, он произнес те же самые слова, что крутились в моей голове: «Вдруг неясный звук раздался, будто кто-то постучался — постучался в дверь ко мне». Это из «Ворона» Эдгара По. От цитаты Матера мне стало жутко. Я открыл дверь. Никогда в жизни мне не было так страшно и холодно, как тогда. Я стоял на пороге и смотрел на парящее передо мной чудище. Оно светилось красным. Жужжание походило на какую-то дикую музыку. Комар взмыл вверх, будто хотел сесть мне на голову. Я в страхе закрыл лицо руками, но тварь пролетела мимо, прямо к Матеру.
Я развернулся, ожидая увидеть, как он отмахивается от насекомого. Однако комар сел на бюст Флоренс Найтингейл, некогда принадлежавший тетке Матера. Тварь словно разглядывала моего коллегу. Изучала его.
Я закрыл дверь и подошел к столу. Нога пациента дернулась, он просыпался. Матер сидел неподвижно, во власти гипнотического взгляда Гангской Красной. Кажется, при этом он улыбался. Я впервые видел насекомое таких размеров. Матер приблизился к бюсту и стал рассматривать комара, а потом прочитал еще одну строчку из поэмы: «Как ты звался, гордый Ворон, там, где Ночь царит всегда?»
Тварь быстрее замахала крыльями, и тут мой мозг пронзила эта странная, невыносимая боль. Комар словно хотел помешать мне думать. Я отошел в другой конец комнаты, чтобы прийти в чувство. Матер тоже недоуменно тер лоб, но он явно не испытывал такой сильной боли, как я. Его рот был широко открыт, глаза распахнуты. Насекомое подчиняло его себе.