— Что у вас за забота, ежели не секрет?
Лыков отшвырнул потухшую цигарку.
— Какой тут секрет. Вот решили хлопцы нардом привести в божеский вид, а про лес и не подумали. А тут... Сам погляди: переломано все, исковеркано.
— Видел я, заходил как-то... А дело задумано хорошее. Правильное дело. И селу польза, и дом не пропадет зря.— Потом добавил негромко и просто: — У меня есть лесишко, так ты, Захар Степаныч, возьми сколь надо. Дело-то обчее. Отряжай мне двух пареньков со мной в помощь.
Лица у ребят посветлели, Татурины даже разулыбались.
— Вот это — добро! Хорошо. Мы и пойдем с Колькой,— сказал Серега.
Все сразу ожили, схватились за инструменты, засуетились. Кто-то выкрикнул весело:
— Ну давай, дядька Аким, командуй!
Иван Старков снял с плеча свою гармонь и рванул что-то такое горячее, разухабистое.
Ленька метался меж парней счастливый и гордый, будто это он совершил такое чудо: нашел лесу для нардома. Подбежал к Варьке с Нюшкой, которые стояли с метлами и ведрами, выкрикнул радостно:
— Видала?! Вот тебе и богатей-кулак! Поболе бы нам их таких!
Работа разгоралась: в доме забухали топоры, рухнули одна за другой перегородки, взвизгивали вытаскиваемые гвозди. Татурины привезли первую телегу с длинными свежими досками, и вот уже жадно зачеркала, запела пила.
Ленька, Варька и Нюшка ведрами выносили из нардома грязь и мусор: куча его во дворе все росла и росла. Ленька вспотел, руки и лицо покрылись пылью, но он таскал полные ведра по-прежнему легко и быстро. Хорошо работать вот так, большой артелью, весело и споро, и усталости совсем нету. И ругани никакой и затрещин. А главное: радостно. Прямо-таки вся душа поет и ноги сами бегают.
Увидел Ленька на заборе среди мальчишек Быню и Култына, обрадовался:
— Айдате, ребята, к нам. Во нардом будет! — И выставил большой палец.— Чего вы? Всем можно работать — воскресник.
Култын, видимо, уже давно рвался во двор, в шум, в гам и суету. Он было оперся рукой, чтобы спрыгнуть, но Быня зашипел, в ужасе вытаращив маленькие глазки.
— Вася, ты што?! Опомнись. Рази можно? Ить это антихристово дело. За это кара небесная падет на тебя. Ленька захохотал.
— Ну замололо коровье ботало! Айда, Васька. Потом агитотряд из уезда приедет, представление казать тут будет. А кто не работал — не пустят. Понял?
— Мы и сами не пойдем. Ишь, напужал чем! — выкрикнул Быня.— А энтот ваш нардом все одно сгорит. У Леньки сразу потухла улыбка.
— Это почему?
— Потому! Изба чья? Священникова! А отец Семен — мученик, за божецкое дело пострадал от коммунаров всяких. А бог не даст страмить его избу, потому как она чичас — святое место.
— Кто тебе сказал такое? — спросил Ленька, почувствовав некоторую неуверенность.
— Старые люди сказали, вот кто.
Ленька постоял молча, махнул рукой.
— Дурак ты, веришь всякому. Айда, Васька, не слушай ты этого болтуна.
Но Култын уже притих и больше не пытался спрыгнуть во двор. Не откликнулись на Ленькин призыв и остальные мальчишки.
— А нам и тута хорошо.
Ленька сплюнул и побежал с ведрами за новой ношей.
К вечеру нардом изменился неузнаваемо. Когда Лыков забежал глянуть, как идут дела у комсомольцев,— ахнул.
— Вот это молодцы, братва! — не скрывая радости, воскликнул он. И видеть его таким взволнованным и чуть суматошным от этой взволнованности было непривычно.— Вот это по-нашенски, по-большевистски! Хорошо, ребята. Очень хорошо. Обернулся к дядьке Акиму, приобнял его: — И тебе, Григорьич, спасибо, славно покомандовал.
Ленька стоял неподалеку, и улыбка не умещалась на его лице: будто это его при всех похвалил Лыков. И Варька с Нюшкой стояли улыбчивые, с сияющими глазами. И то, сколько дел переделали за один только день: ненужные перегородки в доме убрали, и теперь весь поповский пятистенник был одно длинное и просторное помещение. У задней стены его возвышался чуть ли не на целый аршин помост.
— И сцену успели сколотить,— совсем повеселел Лыков.— Все, как плановали! А для библиотечки комнатку не забыли отгородить?
Дядька Аким толкнул дверь сбоку из общего помещения.
— Вот тебе и библиотечка твоя... Тута у отца Семена чулан был...
Пол везде был аккуратно залатан, все двери навешены, косяки подновлены. Одно портило вид: грязь и пустые окна: стекол не было нигде, а кое-где и рам.
— Не беда,— произнес дядька Аким,— я тута все вымерил, так что, пожалуй, в понедельник излажу рамы. А стеклышек опять же Фома Тихонович обещался...
Ушел Лыков с дядькой Акимом, разошлись комсомольцы, только Митька да Ленька с Варькой и Нюшкой все еще бродили по нардому, не в силах вот так сразу расстаться с ним. Митька оценивающе остукивал стены, пробовал, как подвешены двери, испытывал на прочность пол.
— Постарались ребята. Вот только грязи полно... — Неожиданно обернулся к девчонкам. — А что? Давайте хоть маленько смоем пол? Все почище да посвежей будет. А мы вам с Леньшей подмогнем, а?
Варьку с Нюшкой не нужно было упрашивать: они тут же бросились с ведрами к колодцу. Мыть пол оказалось делом не простым и не легким. Ленька, а потом и Митька, едва одолев половину помещения, умотались, хоть ложись. Митька на потеху девчонкам и в самом деле упал на пол, разбросав в стороны руки-ноги, провыл жалобно:
— Не могу!.. Лучше телегу тащить в гору!
Только сказал, как от дверей донесся долгий приглушенный смех. Ленька вздрогнул, а Митька вскочил будто ошпаренный. В дверях стояла Галинка Лушникова, красивая, глазастая девка с длинными, до пояса, косами.
— Ну чего надо? — выдавил хрипловато Митька, сильно покраснев.— Кто тебя звал сюда?
— Сама пришла. А что — нельзя?
Митька вдруг залопотал что-то несуразное:
— Чего же... Оно, конечно, всем... Не всем, конечно... А ты... А тебе оно, конечно...
Леньке даже совестно стало: никогда не видел Митьку таким жалким и растерянным. Галинка снова засмеялась, широко глядя на Митьку.
— А ты, оказывается, речист, вот не знала! Так что, не поняла, можно мне зайти?
Митька хотел что-то сказать, уже и рот открыл, да только облизнулся и полез дрожащей рукой в карман за кисетом. Галинка хмыкнула насмешливо, тряхнула косами и пошла к девчонкам.
— Дайте-ка тряпку.
И как была в своем нарядном сарафане, в голубой шелковой кофте, в ладных новеньких черных ботинках на высоком подборе, так и веялась мыть пол, ловко и быстро.
— Вот это да! — восхищенно прошептал Ленька.
Глянул на Митьку — что он? А он будто застыл на своем месте и про самокрутку свою забыл: в одной руке бумажка, в другой — кисет. Стоял и только глазами водил за Галинкой, а в глазах его и не понять что: и удивление, и восторг, и еще черт знает что. Одна лишь Варька осталась самой собой. Поглядев немного, как Галинка ловко работает, она взяла другую тряпку, тоже тряхнула косками и принялась домывать пол.
Глава 9.
«ПАЛАЧ ЮНОГО ПОКОЛЕНИЯ»
На другой день почти до полудня Ленька прозанимался всякими делами по двору, потом Заковряжиха послала его в лавку за солью. Соль в Елунино — настоящее богатство. Не в каждой избе иной раз отыщется и щепотка ее. А уж запас и подавно. Нету соли и дорогая она. Лавочник Оглоблин привозил ее на подводах издалека, из какой-то Кулунды, сырую, грязную, крупными комками, и драл за нее с сельчан безбожно: полпуда — овца. А многие и фунта не могли купить.
И вот Ленька, взяв соли, которую Елбан очень старательно взвесил на безмене, пошагал обратно. На полпути он встретил Ваську Култына и Быню, остановился передохнуть. Быня, подстриженный под кружок, был чистеньким, румяным, шагал важно и надуто — руки за спину. Култын, наоборот, усталый, потный, с громоздкой прялкой на плече.
— Ты куда это навострился? Никак прясть решил?
Култын опустил на землю прялку, шмыгнул носом.
— На кой мне... — кивнул на Быню.— К его сеструхе несем. Просила.