— Ты заставил меня лезть сюда, чтобы сказать мне это? Она открыла сумочку, убрала в нее носовой платок и достала сигарету.
— Ах, Ракел… — Он, смеясь, взял ее за руку. — Ты, Ракел, красивая женщина. И эти сигаретки голубые с золотом… Я подумал, что должен еще хотя бы раз увидеть всю эту красоту, почувствовать этот запах. Имел я на это право?
— Мог бы, по крайней мере, выбрать другое место. — Ее голос потеплел. — А что же здесь такое? Кладбище?
Он обернулся к старой, разрушенной стене и показал глазами на изъеденные ржавчиной железные ворота:
— Заброшенное кладбище, мой ангел. И живые, и мертвые — все его бросили. Даже привидений нет, — и добавил глядя на детей, занятых своей игрой: — Видишь, ребятишки совсем не боятся.
Она глубоко затянулась и выпустила дым в лицо приятелю.
— Рикардо в своем репертуаре. И что же дальше? Какова дальнейшая программа?
Он ласково обнял ее за талию.
— Я знаю здесь каждый уголок, тут лежат все мои предки. Пойдем, и я покажу тебе красивейший закат в мире.
Минуту она в растерянности смотрела на него, а потом расхохоталась, откинув назад голову.
— За-кат!.. О боже!.. Нет, это фантастика!.. Умолять о последнем свидании, изводить звонками несколько дней подряд, заставить тащиться по этим рытвинам: только один раз, еще только раз! И для чего? Чтобы увидеть закат на кладбище…
Он тоже засмеялся, изображая смущение, как ребенок, застигнутый врасплох за какой-нибудь проделкой.
Ракел, дорогая, не будь такой злой. Ты же знаешь, что я с удовольствием пригласил бы тебя к себе, но я стал еще беднее, если это вообще возможно. Живу в жутком пансионе, хозяйка — настоящая Медуза Горгона, которая целыми днями подглядывает в чужие замочные скважины…
— И ты полагаешь, я бы пошла?
— Не сердись, знаю, что не пошла бы, ты ведь, что называется, верна до гроба. Вот я и подумал: хорошо бы нам поговорить где-нибудь в уединенном местечке… — Он подошел ближе. Кончиками пальцев погладил ей руку. И вдруг посерьезнел. Веер бесчисленных морщинок резко обозначился в уголках слегка прищуренных, внимательных глаз. В эту минуту он уже не казался таким молодым. Но вот он снова улыбнулся, и морщинки исчезли, как будто их не было вовсе. Он опять стал простодушным и слегка рассеянным студентом.
— Ты хорошо сделала, что пришла.
— Ты хочешь сказать, что в этом, собственно, и вся программа?.. Может, зайдем в бар, выпьем чего-нибудь?
— У меня нет денег, душа моя, пойми наконец.
— У меня есть.
— Его деньги? Лучше я буду пить уксус. Я и выбрал это кладбище, потому что здесь очень приятно и вполне прилично, трудно найти более невинное местечко, ты не согласна? Здесь, я бы даже сказал, романтично.
Она посмотрела вокруг и высвободила руку, которую он сжимал.
— Все это очень рискованно, Рикардо. Он ревнив немыслимо. Достаточно того, что он знает о моих прошлых историях. Если он застанет нас вместе, тогда… тогда мне только хотелось бы знать, какая из твоих фантастических идей будет способна вернуть мне жизнь.
— Но ведь я и вспомнил об этих местах именно потому, что не хотел, чтобы ты рисковала, мой ангел. Трудно найти место более уединенное, чем заброшенное кладбище, ты только посмотри, — продолжал он, открывая ворота. Ржавые петли заскрипели. — Совершенно заброшенное. Никогда ни один его друг, ни друг его друга не узнает, что мы были здесь.
— Говорю тебе, что все это очень рискованно. Ради бога, кончай эти шутки. А вдруг похороны какие-нибудь? Я не переношу похорон.
— Какие похороны, Ракел? Сколько раз тебе повторять: здесь уже давным-давно никого не хоронят, думаю, даже костей не осталось, надо же сказать такую глупость! Идем со мной, дай руку, не бойся.
Ползучий кустарник заполнял все вокруг. Он стелился по поверхности могил, яростно захватывая все новое пространство, бежал вдоль дорожек, покрытых пожелтевшей галькой, взбирался на надгробия, алчно заполняя трещины в мраморе, словно своей неудержимой жаждой жизни хотел навсегда похоронить последние следы исчезающей смерти. Они шли не спеша по длинной, залитой солнцем аллее. Шаги звонко отдавались в предвечернем воздухе, сливаясь в странную музыку с шуршанием сухих листьев. Ракел еще была раздражена, но шла покорно, как ребенок, изредка с любопытством взглядывая на надгробия с выцветшими эмалевыми медальонами.
— Слушай, оно огромное. И такое убогое, в жизни не видела более убогого кладбища. И жутко запущенное. — Она указала кончиком сигареты на маленького амурчика с отбитой головой. — Пошли отсюда, Рикардо, хватит.