Для разрядки, так сказать, напряга, пожалуйста, анекдотик. Вернее, не анекдотик, а быль. Но быль до того невероятную, что она, паскудина, сама себя осознает вдруг легендарной и берет кликуху Анекдот, чтобы таким хитромудрым способом продлить на какое-то время свою жизнь. Да и само время, гражданин Гуров, само наше анекдотическое времечко недаром окрестили не столько вожди, сколько их плюгавые шестерки из поэтов и композиторов, временем легендарным.
Короче говоря, приводят к Буденному перебежчика. Белого. Так, мол, и так, Семен Михайлович, постиг я в мгновение ока происходящее, дошла до меня безысходность белого движения. Чуять начинаю за три версты красоту ваших кавалерийских идей, возьмите к себе воевать. Хорошо. Переодели, переобули, дали красавца-гнедого. Повоевал немного белый, но вдруг показалось ему, что снова постиг он в мгновенье ока происходящее и слинял к Деникину. Мужественно явился и говорит Самому: так, мол, и так, ошибся я. Буденный полное говно, вокруг него мерзкий плебс, большей вони и совершенней лжи, чем советская власть, вообразить себе невозможно, и лучше уж, ваше превосходительство, смерть в наших безысходных рядах, чем торжество в смрадном каре обманутых маньяками плебеев. Простите великодушно. Время у нас смутное, возможен, согласитесь, поиск душой верного пути. Деникин не стал дискутировать на эту тему. Он отдал дважды перебежчика обратно Буденному. Белый стал втолковывать этой тупой усатой мандавше, что он не подлец, а человек ищущий, и наконец, в последней попытке спасти шкуру, брякнул что-то насчет раздвоения личности. Буденный вынимает саблю, пробует отточку клинка на коготище и врезает красно-белому по темечку. До самой жопы его расколол, а дальше тот сам рассыпался. "Мы - большевики, - говорит Буденный, проблему раздвоения личности решаем по-своему: сабелькой! "
Ну, вот, мы и успокоились малость, расслабились. Вы, очевидно, недоумеваете, почему я частенько пользуюсь феней - жаргоном блатным - и матюкаюсь. С блатными я одно время работал. Осуществлял секретнейшую акцию, идея которой принадлежала якобы самому Ленину. Я снова отвлекаюсь, но вам придется потерпеть. Вы первый человек, повторяю, на белом свете, который услышит многое из того, что я узнал за свою жестокую и проклятую жизнь. Грех было бы подохнуть и не выговориться. А поскольку я не писатель, и в голове моей каша, пардон, информации, то и выкладывать я ее буду безалаберно. С планом ни хуя не получится. План меня только раздергает, подчинит, а я этого ужасно не люблю.
Теки, теки, река воспоминаний, мы посидим на берегах твоих... Песня есть такая у урок. Терпите, гражданин Гуров. Матюкаюсь же я потому, что мат, русский мат, спасителен для меня лично в той зловонной камере, в которую попал наш могучий, свободный, великий и прочая и прочая язык. Загоняют его, беднягу, под нары кто попало: и пропагандисты из Цека, и вонючие газетчики, и поганые литераторы, и графоманы, и цензоры, и технократы гордые. Загоняют его в передовые статьи, в постановления, в протоколы допросов, в мертвые доклады на собраниях, съездах, митингах и конференциях, где он постепенно превращается в доходягу, потерявшего достоинство и здоровье, вышибают из него Дух! Но чувствую: не вышибут. Не вышибут!
Бывало, сижу я на партсобраниях, а партсобрание в НКВД или в КГБ это такой шабаш, гражданин Гуров, что с ума сойти можно от тоски и зловонья. Сижу я, значит, слушаю очередную мертвую чушь, а сам думаю, аплодируя Ягодам, Бериям, Ежовым и прочей шобле: "Сосали бы вы тухлый хуй у дохлого Троцкого, ебали бы вы свое говно вприсядку и шли бы вы со своей здравицей в честь вождя и учителя обратно в мамину пизду по самые уши... Ура-а-а!" Вот поэтому я матюкаюсь, и чувство языка таким наилучшим образом сам для себя спасаю. Но я для русского языка - полный мертвец. Жизни он от других, от свободных людей набирается, и нам их не переловить, хоть пройди мы с железным бреднем от Черного моря до Тихого океана...
На чем мы остановились? Да... Вызывает меня один гусь на Старую площадь и говорит: "Товарищ Ленин, как известно, был гениальным диалектиком. И в панской Польше, в эмиграции, сказал жене Надежде: "Верь, - сказал, Наденька - если мы придем к власти, то преступный мир всенепременно сам себя уничтожит! Всенепременно!!! " "Ясна задача?" - спрашивает меня тот гусь. "Ясна", отвечаю. "Выполняйте!". Вот тут и пришлось мне работенку провести большую и ответственную, пришлось поволочь несколько месяцев и в камерах, и в бараках, и на пересылках. Немало повидал я царей блатного мира, таких "родичей", "паханов", что искренне я думал: мое начальство, пожалуй, повшивей и поничтожней урки, чем эти. Но в том, что природа у урок, у моего начальства, да и у меня самого одинакова, я уже никогда не сомневался. В общем, повидал я их, злодеев, познакомился, потом стал дергать к себе на Лубянку План мой был не нов, прост и надежен: расколоть монолитное единство блатных, довести их режимом и голодухой до того, что насрать будет некоторым на свой "моральный кодекс" и законы чести. Вы спрашиваете: на чем основывалось социальное урочье существование в лагерях и тюрьмах? На паразитизме и силе. закон жизни: не работать. Играть. В карты, гражданин Гуров, играть и толковать, то есть партсобрания устраивать. Не работать, да еще и играть, такой образ жизни, согласитесь, поддержан должен быть деньгой или же товаром: шмуткой, махоркой, бациллой, водярой, одеколоном и так далее. Вот и взяли урки в лагерях власть в свои руки. Взяли и сели на шеи мужиков и прочих фрайеров. Экспроприируют часть передач, заработков, захваченное из дому барахлишко и так далее. Живут припеваючи, ибо лагерному начальству удобно, что большую часть зэков держит в узде меньшая. Есть порядок, дисциплина и выработка плана. Ну, а урки играют себе и толкуют.
Давайте проведем аналогию между ними, урками, и нашими придурками: секретарями парткомов, райкомов, обкомов и цена. Урки играют в карты, а придурки во всякие "зарницы", в соцсоревнования, в трудовые вахты в честь какой-нибудь очередной херни, всего не перечислишь. За шестьдесят лет этих игр наплодилось несметное множество. Работает же мужик. И получает за свой труд, если прикинуть по-марксистски же, от хуя уши. Заработок его "половинят". Тут и нужды обороны, ибо если ее не укреплять, то нагрянет враг, освободит мужика, а придуркам придется переквалифицироваться из надсмотрщиков в трактористов, слесарей, инженеров и хлеборобов. Тут и поддержание привилегий для придуркое. Вам это известно не хуже, чем мне. Более того: известно это и мужику, и ропщет он временами, и болтает анекдоты, и открыто не раз выступал, но мы ему поясняем: раз отдал ты власть в наши руки, то сиди и не пукай. Обратно мы ее тебе, миленький, не отдадим.