- Сейчас, друзья, мы с вами отлично пообедаем... Я знаю, чья это собака. Она была неглупа. Я знаю, чья эту собака.
- Будем брать? - спросил очухавшийся Иван Вчерашкин, а Пашка присыпал листвой и дерном труп собаки.
- Подожди, Ваня, подожди. Надо натаскать из колоды побольше козырей. Надо воспитать побольше таких парней, как... Рука, как твой Паша.
- Мне дурно, господа. Я - домой, - сказал князь.
Мы в Пашкой шли сзади вождя и его приятеля по банде урок, курочивших царские банки и почтовые вагоны. Они говорили так, чтобы нам не было слышно ни слова. Но уверен, что именно тогда был в общих чертах разработан стратегический план тотального террора, то есть того, что теперь принято называть тридцать седьмым годом. Жутко и сладко было наблюдать за шепчущимиея воротилами, ибо я чуял, что вот-вот придет мой час, отольются кое-кому кровь и слезы одинковских мужиков и баб, а то, что спас я сейчас главного и единственного виновника уничтонения крестьянства, отыграется в будущем, отыграется! Отыграется! Сталин еще раз повторил Ивану Вчерашкину, что все козыри из колоды должны быть ихними, и в башку мою первый раз закралась, гражданин Гуров, в ту минуту мысль о мерзкой колоде, на которой просидел я верхом несколько часов... Закралась, но я ее отогнал. Я не мог увязать всей этой херни со смыслом физиологическим, а поверить окончательно в неизлечимое уродство своего тела инстинктивно боялся...
Обед на даче Сталина был вкусным и веселым. Сам подняв тост, окрестил меня Рукой, и с тех пор редко кто, особенно из коллег, называл меня иначе. Лобио, травки, маринованный чесночок, сулугуни, шашлык и вино изумрудного цвета, привезенное только что из Гори... Тосты, тосты... Произносили их те, и пилось винцо за тех, которые через пару лет глупо улыбались, думая, что пришли мы за ними исключительно по ошибке, и что если я разрешу позвонить Сталину, то недоразумение уладится сию же секунду... Два раза Сталин, я в этом уверен, вспомнив вылетевшую из березняка овчарку с бешеным оскалом, бледнел, и тогда темнели оспинки на его носу, на щеках, на лбу, становясь заметней и отвратительней. Он перебивал воспоминание глотком вина, приветливо кивал мне головой и удивленно поглаживал пальцами чудом не перекупленный кадык... Вдруг он ни с того ни с сего смеялся, но теперь-то я понимаю, что это был благодушный смех зрителя, имевшего удовольствие понаблюдать за игрой счастливого случая со своей удачливой судьбою и прокрутившего еще раз эту игру в памяти.
Прощаясь, Сталин сказал, что завтра в десять утра заедет за мной и возвратит должок: острое ощущение...
- Ну, Рука, выпала тебе масть, - сказал дома Иван Вчерашкин. Держись! Ходи только с нее и дружков не забывай. Ты - в фаворе, хавай авантаж!
- Добра, - говорю, - не забуду, а зло кой-кому вспомню.
- Все вспомним, Рука, все вспомним, но ты главного не упускай зэ виду. Проломав черепа асмодеям, надо будет страной править. А она большая. Она тебе не кандей, не тюрьма, она - держава! - сказал Иван Вчерашкин. Пашке мы область нашу отдадим, тебе другую, я с третьей справлюсь, да и республики не пужнусь. Князя послом в Японию отправим. Иди спать. Завтра, собственно, твоя житуха начинается1 Иди, Вася Иди, Рука!
Заснул я, завернувшись в одеяльце, как в монте-кристовский плащ. Вспомнил лица все до одного: ваше, папеньки вашего и его дружков по отряду. Вспомнил лица все до одного... Царство небесное вам, отец и меть. Меры мести моей за смерти ваши не будет! Нет такой меры! Я зарыдал от всех потрясений и заснул, как писали в старых романах.
40
Я вот искупался утром в дождичек и понял, что лет двадцать еще можно бы вам протянуть здесь на вилле. Можно бы... Море, йод, овощи-фрукты, воздух чудесный, Эмма Павловна и одновременно Роза Моисеевна. Я на днях получил несколько фото из вашего альбома. Где моя папочка?.. Вот моя папочка... Взгляните... Только не багровейте. Следите за давлением. Вам это удавалось даже при вызовах в ЦК... Все-таки что-то было в роже Коллективы-Клавочки омерзительно-притягательное. Одно из лиц, запечатлевшее в своих чертах то гнусное время. Чистота вроде бы и открытость, а на самом делв прозрачнейший, не замутнвнный муками совести, аморализм. Генеральная линия бедер... Грудь, на которой вместо соска значок "Ворошиловский стрелок". На лбу страстная мысль "Пролетарии всех стран, соединяйтесь со мною!" А усы-то, усы какие! Мелко кучерявенькие, и родимое пятнышко капитализма в них скрывается... Косыночка... Кожаночка... Блатной, в общем, вид. Но я лично, если бы был действующим мужиком, конечно, можете ухмыляться сколько угодно, я бы лично не полез на Коллективу ни за деньги, ни, как говорят урки, за кусок копченой колбасы. Я бы скорей убил ее, падлу! Какой это, должно быть, ужас, чуть не блюя от гадливости, чувствуя сопротивлвнив всей плоти, кроме тупого служаки-члена, ложиться рядом с выхаренной всей Первой Конной армией бабой! К тому же она пьяна после вечеринки в честь усыновления нового Павлика Морозова и бешено взбудоражена необычным сексуальным сюжетом, обещающим полное, давно желанное благоденствие гениталиям, а душе долгую, теплую, осеннюю улыбку бабского счастья... Ложиться рядом, дотрагиваться, целовать, залазить... Нет! Я бы скорей убил ее, сукоедину!.. Вот - рюмка... Пожалуйста, пейте. Я не буду... Я лучше. убил бы ее, тварь! Вам не приходила в голову эта мыслью Ужас ведь было почувствовать, кроме всего прочего, что Коллектива казалась сама себе в этот момент молоденькой, нетронутой девицей, которой первый раз в жизни вот-вот откроется то, о чем она читала у Мопассана, то, что надвигавтся, как гроза, то, что давит и отпускает, и уже пронизывает молниями от пяток до макушки, погромыхивает в висках и разрешается каплями дождика... дождика... дождика... И вы открываете глеза, и она видит в вас свою молодость, а вы в ней потасканность, чужбину, смерть...
Вам приходила тогда в голову естественнейшая мысль убить насильницу?.. Нет. А что вы, собственно, так быстро реагируете? "Нет!" Подозрительно быстрая рвекция. Я бы на ваевм месте ответил: "Да. Хотел". Ведь помыслить об убийстое, хоть и грех тягчайший, но все-таки, слава Богу, еще не убийство, и нормального человека от подонка и сволочи как раз и отличает осознание злого помысла и освобождение от него постепенно, если не сразу. А вы с ходу брякаете: "Нет!" И я, хоть я хреновый криминалист и преимущественно палач, склонен поэтому призадуматься.
Ну, хорошо. Вы были, допустим, в момент изнасилования так чисты и невинны, что после вынужденного, просто вытащенного из вас оргазма заплакали, и Коллектива осушала ваши глаза партийно-материнскими губами и нашептывала сказки о челюскинцах, Стаханове, Николае Островском, о счастье выполнить пятилетку в четыре года, о наших горячих органах, и вы наконец заснули. Допустим, так было первый раз? А второй? Третий?.. Сотый?... После сто первого раза захотелось вам удавить, отравить, пришибить или обварить кипятком Коллективу Львовну? ..