Хотел сначала взять с собой человека три из особого отдела, к
которому был прикомандирован по звонку Сталина. Потом передумал.
Взял пару "несчастий" на всякий случай и машину. Валяй, говорю
шоферу, в крематорий! Есть - в крематорий!
Вечер. Дождь. Тоска. А если я ошибся? Тоска и дождь. Подъезжаем.
Стучу в железные ворота. Никого. Перемахнул через них с верха
подъехавшей "Эмки". Захожу в сторожку. Сторож, как это ни странно,
мертв. Не остыл еще. Возможно даже, умер от моего стука. На столе
- бутылка. На полу - выпавший из рук стакан в луже водки. Не
успел сторож опохмелиться. Удар. Удачная смерть...
Вы считаете, что лучше подохнуть, опохмелившись?.. Я так не
считаю... У нас разное отношение к предсмертному состоянию... Я
думаю, что лучше вообще не пить...
Мертв - так мертв. Приказываю шоферу, открые ворота, подъехать,
желательно потише, к самому крематорию. Дождь. Отвратительное серое
здание закрыто. Ищу черный ход. Нахожу. Лестница ведет в подеал.
Оттуда доносятся голоса лиц мужского и женского пола, как пишут в
протоколах допросов. Смех, кажущийся похабным и на расстоянии... Я
был в штатском, хотя Сталин с ходу сделал меня лейтенантом. Форму я
люто ненавижу по сей день.. . Человек десять там, думаю. С двумя
маузерами и парой кулачин справлюсь. Вынимаю из кобуры
"несчастье"... Постоял под дверью. Пир там у них горой. Тосты,
блядские шуточки, треканье насчет мировой революции. Суки, думаю,
позорные! Мало вам блядей и вина! Вам еще мирового бардака не
хватает! Достаю из кобуры второе "несчастье". Встаю на корточки.
Смотрю в замочную скважину... Ба! Вот тебе и классовая борьба!
Стоит посередине странного, не имеющего правильных очертаний
помещения стол... Я подчеркиваю, что это было именно помещение, то
есть низкий закопченный потолок, одна стена выгнутая, полукруглая.
Другая - мерзко вогнутая - образовала с полом тупой угол. Под
потолком виднелась какая-то черная ниша. Стена третья была, как я
понял, собственно вратами самого крематория. Частью обгорелый,
потрескавшийся от жара кафель, частью сталь раздвижных створок о
глазками амперметры, вольтметры, градусники, кнопки-лампочки,
дввнушительных рубильника "Симменс". В общем, изломанное
безрассудно, случайно или вынужденно, пространство помещение было
нежилым и отвратительным. Посередине, хотя опреде лить середину
такого пространства очень нелегко, стоял про долговатый, типа
теперешних журнальных, длинный низкий стол. На столе, на железных
носилках с колесиками лежал жареная свинья... Не поросенок, а
свинья... Не понимал гражданин Гуров, зачем вам понадобилось такое
уточнение. Свинья лежала...
Ах, это по вашему личному распоряжению она была выдана с мясокомбината собутыльнику Кудре?.. И опять же только случайность помешала вам быть в том обществе с девушкой? Потрясающе!.. Вам не удалось отправить жену Электру в Большой театр, и вот - наша встреча снова отложена на десятки лет! ..
И это была не свинья на самом деле, не чушка, а молодой хряк... Я потрясен!.. Лежал на столе молодой жареный хряк, похожий на загорелого в Сочи ответственного работника, разомлевшего и додремавшего до солнечного удара Зелень. Огурчики-помидорчики, грибочки, бутылочки. В посленюю очередь я обратил внимание на гуляк. Они как бы попадали до этого в поле моего зрения. Их было, что то странно, всего четверо. Но шумели, болтали, взвизгивая хохотали и орали так, словно их было рыл восемь - десять. Сидели они на красных пуфиках совершенно голенькие. Только на башке одного прекрасно сложенного брюнета красовалась турецкая феска с кисточкой. Я тогда не ошибся. Это и был Кудря - троцкист, романтик мировой революции, садист, ворюга и палач. В нос мне из скважины замочной бил жареный душок и духота... Окон, кстати, в помещении не было... Толкнул тихонько дверь. Открыта. Вхожу. Меня не замеют. Подхожу ближе к столу в тот момент, когда Кудря старинным тесаком начал отрубать хряку голову.
- Жаль, что это не Сталин! - сказал он.
- Р-руки вверх! - гаркаю. Твари, привыкшие к безнаказаннсоти и собственному произволу, не успев сообразить, что к чему, тут же вскидывают, как говорят шакалы-урки, сушить лапки на веревочке. Тесак старинный так и остался в загривке хряка. Полный бокал застыл в поднятой руке второго голого гуся, и красное вино через край стекало ему по ладони и локтю в волосатую подмышку. У блядей трепетали от дрожи алые и розовые ноготки. Заострились груди, побледнели соски... Все, как сейчас, помню... Мне бы только не забыться: уж очень аффективно вживаюсь я в воспоминание...
Приказываю блядям срочно одеться. Отобрал у них паспорта. Велел сесть в "Эмку" и ждать моего возвращения. Живо, говорю, ударницы разврата !
Смылись бабенки.
- В чем дело, товарищ? - спрашивает, приходя в себя, Кудря.
- К стенке! - говорю. - Быстро! .. Встать!
Встают оба лицом к вогнутой стене. Прячу в кобуру одно "несчасть" и. Свободной рукой загребаю в ладонь, как на вас, рыло и скальп Кудре. Первый раз я тогда испробовал эту штуку, вышибающую из тела дух, жизнь и волю. Кудря обмяк, соплю заглотил. Беру в лапу рыло второго гуся... Поворачиваю его... и кровь ударяет мне в голову. Один из понятьевских молодцов!.. Он, гаденыш! Таким же, как сейчас, было его лицо, когда он не спеша целился в мужиков, таким же! Только годы стерли с этого лица зловещее сладострастие и угрюмую, жестокую деловитость, но я возвратил ему его истинное выражение и узнал его! Обрушиваю уже точно зная, как я вскоре поступлю, кулак на потное лысое темя. С копыт!.. Обрушиваю на нешелохнувшегося при падении собутыльника, Кудрю. С копыт! Прячу "несчастье" за пояс. Открываю створы печи крематория. Там внутри тьма и свининой жареной пахнет. Остыла уже печь. Скидываю с железных носилок поросенка, то есть свинью, простите, хряка и разную закусь, кладу на них Кудрю и понятьевского молодца и посылаю носилки по рельсинкам наклонным прямо в печь. Закрываю створы. Открываю глазок. Жду, когда падлы прочухаются. Стакан водяры заглотил: так волновался и такое нечеловеческое удовольствие от впервые совершаемой мести начало потрясать все мое существо. .. Смотри оттуда, Иван Абрамыч, смотри! И ты смотри, бедная моя мать, Мария Сергевна! Смотрите!. .