— Слушай, — оживился Тангалоа, — а нельзя ли ненадолго остановиться, чтоб я смог их опросить? Я бы взял охрану…
— Нет! Если выиграем войну, может, остановимся на обратном пути… Да?
Появившийся чин доложил, что у капитана такого-то разошлась обшивка и он просит разрешения вернуться на базу.
— О господи! — простонал Барнвельт. — Уже четвертая или пятая часть откололась! Вначале у нас действительно был небольшой перевес, но нас совершенно подкосил Ростамб, и при таком раскладе нам вскоре придется иметь дело с превосходящими силами противника!
— В Дамованге мы все проверяли, — напомнил Тангалоа.
— Конечно! Я сильно подозреваю обыкновенный саботаж со стороны кое-какой публики, которой совсем не улыбается лезть в драку. Пойду сам посмотрю на эту обшивку.
Барнвельт произвел осмотр, велел капитану заткнуть течь парусиной и вернулся на «Джунсар», Как только они вышли на просторы моря Ваандао, он направил пару порожних грузовых лайб в Малайер с заданием загрузиться продовольствием и водой, а потом присоединиться к основному флоту у Сунгара. После этого он вновь занял прежнюю позицию, упершись локтями в поручень и угрюмо разглядывая море.
— Ты чего такой мрачный? — поинтересовался Тангалоа. — В прошлый раз ты и то смотрелся веселей, а ведь риску было куда больше.
— Никакой я не мрачный. И риск тут вообще ни при чем.
— А что тогда?
— Все чудесно, все прекрасно.
— Я знаю: ты влюбился!
— Угу, — неохотно согласился Барнвельт.
— Чего тогда тосковать? Лично я всегда это, наоборот, находил забавным.
— Я сказал ей «прощай навсегда».
— С какой это стати?
— Она вбила себе в голову, что из меня выйдет хороший консорт. А… Барнвельт выразительно чиркнул ребром ладони по горлу.
— Да, такой момент я как-то упустил из виду. Это следовало бы как-то устроить.
— Это уже устроено! Но этого-то мне совсем не надо!
— Нет-нет, погоди. Я хочу сказать, что если ты с толком возьмешься за дело, то свергнешь к бесу весь матриархат и навсегда покончишь с этим обычаем. Такая форма государственного устройства, как у них в Квирибе, не должна отличаться стабильностью.
— Ты имеешь в виду, потому что мужчины сильнее женщин, как у нас?
— Не совсем, хотя и это не стоит сбрасывать со счетов. Кхе-гм. Я имел в виду, что рассматриваемое общество с женской доминацией не развилось естественным путем. Изменения в культурной модели произошли скачкообразно, в результате ряда неких исторических инцидентов. Базовые же представления людей остались теми же, что и в окружающих кришнянских государствах, где такая модель предусматривает приблизительное равенство полов.
— Ясно. Хоть неприметной в лютне трещинка была, на нет она всю музыку свела.[22]
— Вот именно. Вот в той же Ньямадзю, насколько я понимаю…
— А разве не могли эти, как их — базовые культурные модели перемениться с тех пор, как королева Деджаная ввела матриархат?
— Нет. На это потребовались бы столетия. Понимаешь, большинство людей получает основные культурные представления еще до достижения школьного возраста и, как правило, потом их не меняет. Именно поэтому на Земле еще кое-где прослеживаются остатки расовых предубеждений и дискриминации, несмотря на все законодательные меры и пропаганду последних веков. И, скорее всего, подобный подход к рассмотрению динамики культурных моделей можно в равной мере проецировать и на Кришну. Так что если ты испытываешь желание разрушить означенную модель базилофагной гинеократии, пока та не успела окрепнуть…
— Модель чего? — опешил Барнвельт.
— Пардон, старина, я и забыл, что тут не собрание антропологической ассоциации. Так вот, подобная модель монархопожирательного бабского правления, как мне следовало сразу выразиться, вполне может быть разрушена одним-единственным решительным человеком, к чему у тебя все данные: доступ к вершинам власти, геройская репутация…
Барнвельт помотал головой:
— По натуре я довольно тихий малый и не испытываю желания свет летучий пролить на престолы, чтоб черное стало черней.[23]
— Да ладно тебе, Дирк! Ты у нас любишь быть первым. Я за тобой давно наблюдаю.
— По крайней мере, я не собираюсь совать голову в петлю, пока королева Альванди не рассталась с привычкой травить своих подданных духами — как их там, «Разнузданная похоть»? — чтобы держать под каблуком. А потом, остаются мои обязательства перед фирмой.
22
Хоть неприметной в лютне трещинка была, на нет она всю музыку свела. — Цитата из поэмы Теннисона «Мерлин», ставшая пословицей.