Исполнен столь насмешливой гордыни,
Что можно восхититься мастерством,
Которое в таких сердцах читало,
Запечатлев живое в неживом.
И письмена взывают с пьедестала.
— Чего это вы там бормочете? — спросила Элин Фоли.
— Простите, — опомнился Барнвельт. — Мне просто пришло на ум…
И он продекламировал сонет целиком.
— А это случайно не этих английских чуваков Келли с Шитсом? — влез в разговор Тангалоа. — В смысле, которые «Микадо» написали?[8]
Прежде чем Барнвельт успел поправить коллегу, вмешался Визгаш:
— Вам обязательно следует ознакомиться с величайшей поэмой нашего стихотворца Калли, посвященной руинам вроде этих. Называется она «Горестные размышления…»
— А как насчет заморить червячка? — встрял Тангалоа. — Гребля пробудила во мне зверский аппетит.
— Называется она, — твердо повторил Визгаш, — «Горестные размышления, порожденные вкушеньем трапезы средь замшелых руин Маринжида, сожженного балхибцами в год Аввала сорок девятого цикла после Карара».
— При столь основательном заглавии, — заметил Тангалоа, — наверняка нет нужды…
Но кришнянин тут же разразился раскатистыми, гортанными гозаштандскими стихами, делая при этом размашистые делсартийские жесты.[9] Барнвельт обнаружил, что способен уловить от силы одно слово из пяти.
Тангалоа обратился к Элин Фоли:
— Вот чего мы добились, отправившись в компании с этой парочкой помешанных на поэзии! Если вы не против немного прогуляться, пока они тут токуют, я наверняка разыщу несколько более гостеприимный…
В этот самый момент Визгаш завершил декламацию со словами:
— Я могу продолжать еще час, но думаю, что вы ухватили основную идею.
После этого он вызвался выступить в качестве шеф-повара и отправился на поиски дров. Сооруженная им кучка веточек выглядела далеко не многообещающе, но вдобавок он сорвал еще и несколько каких-то сорняков со стручками. Стручки он разломал и вытряс на горку щепок мелкую желтую пыльцу.
— Это ясувар. Этот порошок у нас применяют в фейерверках, — пояснил он.
Потом он вытащил какой-то крошечный цилиндрик с поршеньком, который плотно в него вставлялся и был снабжен массивным набалдашником. В цилиндрик Визгаш насыпал щепотку трута из маленькой коробочки, вставил в его открытый конец поршенек и резко ударил ладонью по набалдашнику, загоняя поршенек внутрь.
— Мне это нравится больше механических кремневых зажигалок вроде той, что вы купили, — сказал он. — Реже выходит из строя.
Вытащив поршенек, он высыпал тлеющий трут на костер. Рдеющие крошки подожгли желтый порошок, который тут же с треском вспыхнул и запалил остальное.
Элин Фоли тем временем выкладывала содержимое корзины. Помимо всего прочего, Визгаш сам извлек оттуда какой-то сверток, обернутый вощеной бумагой. Когда бумага была развернута, на свет божий показались четыре суставчатые твари, похожие то ли на рачков, то ли на здоровенных пауков.
— Это, — объявил Визгаш, — очень большой деликатес.
Барнвельт судорожно сглотнул и почувствовал на себе насмешливый взгляд Тангалоа. На Самоа жрут, что ни попадя; но ему, Барнвельту, в жизни не достигнуть той неразборчивости в еде, которая отличает истинного путешественника. Однако ему удалось, по крайней мере, не скривиться и сохранить более-менее отсутствующее выражение лица: может, и почище чего есть придется. Если бы эта особенность исследований чужих планет пришла ему в голову раньше, он бы с куда большим пылом противился уговорам.
— Какая прелесть, — проговорил он с натужной улыбкой. — Их долго готовить?
— Пять-десять минут, — отозвался Визгаш. Жуков он зажал между двумя проволочными решетками и принялся подрумянивать над огнем, отчего те тут же съежились и стали распространять острую вонь.
Где-то в стороне дороги из кустов с хриплыми криками вдруг вырвалось с дюжину каких-то летучих существ. Барнвельт бесцельно проследил, как они улетели прочь, гадая, не спугнул ли их какой-нибудь рыскающий в округе хищник. Звуки, производимые мелкими обитателями кустов и травы, вроде снова примолкли.
— Визгаш, — проговорил он, — а вы уверены, что в округе действительно нет никаких бандитов?
— Уже несколько лет, как нет, — подтвердил кришнянин, переворачивая решетку над огнем и подбрасывая в пламя дополнительные щепочки. — А что такое? — добавил он резко.
Тангалоа, нацеливая «Хаяши» на обломки руин, предложил:
— Давай сходим к реке, Дирк. На том конце вроде древняя кладка сохранилась.
8
…Келли с Шитсом. — Эрудит Тангалоа все перепутал. Во-первых, имелись в виду, конечно, английские поэты-романтики Шелли и Китс, а во-вторых, они никогда не творили вместе. Комическую оперу «Микадо» написали другие «английские чуваки» — либреттист Джильберт и композитор Сулливан. Процитированное Барнвельтом стихотворение «Оэимандия» — «Рассказывал мне странник, что в пустыне…» (пер. В. Микушевича) — принадлежит перу Шелли. Барнвельт довольно часто цитирует произведения английских поэтов. Примечания к этим цитатам даются в основном в случае использования заимствованных переводов.
9
Делсартийские жесты — жесты, похожие на упражнения эстетической гимнастики Франка Делсарта.