- Я помешаю.
- Вы?!
- Да, я. Пойдут ли за мной ваши люди?
- Вы хотите сказать, что на нашу сторону переходите, исключительно по соображеньям чести?!
- Естественно. В конце концов, я - это я! - подтвердил Барнвельт, воспользовавшись излюбленным кришнянским фразеологизмом.
- Позвольте пожать ваш большой палец, зер! Вот теперь и впрямь узрел я, что, хоть не больший вы Сньол из Плешча, чем я сам, а всего лишь землянин бродячий, все ж обладаете вы духом возвышенным, что молва благородному ньямцу приписывает. Ничего не бойтесь. Тайна сия умрет вместе со мною. Из тех же соображений хранил я ее и пред собраньем адмиралов ваших. Что следует учинить нам?
- Когда Таджди заманит баб в каюту, созовем всех ваших военачальников - вы еще сохранили свое влияние?
- Ясное дело.
- Мы им расскажем, что стряслось, а в подходящий момент запрем каюту на засов, обрежем швартовы и отвалим. Если кто-то будет задавать вопросы, я сам с этим управлюсь.
Из каюты доносились звуки разнузданного веселья и непристойности. Барнвельт отметил, что за последние несколько часов дисциплина на флоте явно развалилась к чертям, хотя и понимал, что это вполне естественный исход после нечеловеческого напряжения кампании.
Объявили сбор командиров. Барнвельт распорядился:
- Гребцов по местам - пускай приготовят весла, чтоб оставалось только за борта просунуть. Первый же, кто уронит весло, получит по мозгам. У кого есть нож поострее? Обрежьте швартовы и оттолкните багром причал подальше. На воду первую пару весел... Режь швартовы, которые к водорослям привязаны... Теперь греби. Потише - только чтоб корабль двигался... Эй, уключины там тряпками заткните, чтоб не стукнули. Нет тряпок? Возьмите одежду у женщин. Начнут выступать - по шее... Вот так. Теперь следующая пара... Ребенка кто-нибудь там уведите вниз...
Как только "Ярс" черепашьим шагом выполз на фарватер и двинулся к выходу, где-то совсем рядом послышался оклик.
- Кто там? - отозвался Барнвельт, перегибаясь через фальшборт и вглядываясь в проплывающую мимо темную массу корабля. - Я Сньол из Плешча, все в порядке.
- О владыка мой Сньол!.. А я подумал... Разве это не "Ярс" с пиратами плененными?
- Это "Ярс", но со своим обычным экипажем. Пленников еще не грузили, мы идем на занятия по гребле.
- Но сам я видел, как всходили они днем на борт...
- Ты видел, как их сажали на "Миньян" из Сотаспе, их там временно разместили. Вот он, где он стоит! - ткнул он рукой в сторону черного расплывчатого нагромождения корпусов.
- Ну что ж, - проговорил бдительный страж изумленным тоном, - коли говорите вы, что все в порядке, так оно, видать, и есть.
И корабль пропал за кормой, слившись с остальным флотом.
- Ф-фух! - облегченно выдохнул Барнвельт. - Право руля - так держать. Все весла на воду. Третий ряд, не сбивать ритм! Навались! И-и - р-раз! И-и - р-раз!
Они вырвались из канала, оставляя позади темную массу кораблей союзного флота, ошвартованных вдоль края терпалы, фонарики которых подмигивали в темноте, словно рой застывших на месте светлячков. Поскольку ветерок по-прежнему поддувал с юга, Барнвельт распорядился распустить паруса, чтобы использовать их с максимальной отдачей, и повернул "Ярс" на север. Укутанный густым туманом, Сунгар начал медленно таять за кормой.
Барнвельт наблюдал, как он растворяется во тьме, со смешанным чувством. Если удача будет улыбаться им и дальше, они благополучно доберутся до Маджбура, после чего поднимутся вверх по Пичиде до Новуресифи, где он окончательно расстанется с сунгарцами.
Иногда ему казалось, что он просто смертельно устал от зеленовато-синих волос и оливковых физиономий, ярких примитивных одежд, звона режущих и колющих предметов и высокопарных речений на ритмичном, гортанном гозаштандоу, сопровождаемых величавыми жестами. Он бросил взгляд туда, где среди незнакомых созвездий пряталась яркая точечка Солнца. До чего же хорошо сейчас, наверно, в Нью-Йорке, с его хитроумной путаницей улиц и путепроводов, уютными уголками для еды, питья и житья, сжатой ироничной речью...
А действительно ли так хорошо? Он вернется в Нью-Йорк, постаревший почти на двадцать пять лет по сравнению с тем, каким он его оставил. И хотя друзья его и родственники, благодаря современной гериатрии, в большинстве своем будут живы и не так уж заметно постареют, все они уже наверняка поразъехались и забыли о нем. Его будет отделять от них целое поколение, и, чтоб опять сориентироваться, что там к чему, понадобится не меньше года. Почти перед самым отлетом он купил шляпу наимоднейшего островерхого фасона. Теперь эта шляпа будет выглядеть таким же анахронизмом, как в его время котелки, которые, не исключено, опять вошли в моду. Только сейчас он понял, почему люди вроде Штайна и Тангалоа, связавшие свой бизнес с межзвездными путешествиями, держатся своей собственной замкнутой кликой.
Да и мать наверняка еще там. И, хоть он и решил все задачи, возложенные на него официально, - раскрыл тайну Сунгара, спас Штайна и выполнил условия контракта с "Виаженс" - его личные проблемы остались при нем. Вернее, он лишь временно избавился от проблемы, связанной с матерью, убравшись от нее за несколько световых лет, но с возвращением все грозило вернуться на круги своя.
Страдал он также и от какого-то странного чувства потери, словно упускал некий данный жизнью шанс. Один из его старых профессоров сказал ему как-то, что молодому человеку следует хоть раз в жизни поддаться романтическому порыву:
Наполни кубок, и в костер весны
Одежды зимние Раскаянья швырни!
[Наполни кубок, и в костер весны... - рубай, приписываемое английским поэтом-переводчиком Фицджеральдом Омару Хайяму.]
Надо, похоже, либо послать к чертям босса, либо примкнуть к радикальному политическому движению. А он тут мнется, уступая благоразумию и осмотрительности!
С другой стороны, предложение Тангалоа забрать с собой на Землю существо совсем другого биологического вида и жить с ним просто-таки вызывало у него ужас. Подобная жизнь окажется слишком сложной, чертовски сложной, чтоб он сумел ее вынести, особенно если мать...