Она довольно чувствительно ткнула его локтем в ребра.
- Как мужчину, дуралей, - отозвалась она. - По крайней мере, как мнимого, ибо определенье сие еще доказательства требует.
- Ничего себе! Слушай, ты лучше кончай взламывать мою внутреннюю оборону, не то я сейчас...
- Погоди-ка, а вроде есть один выход! Слыхал ли ты про агитацию партии реформ, коя предлагает казнь в простой символ превратить? Так вот, на большую часть мира остального глядючи и слушая, что ты сам да прочие скептики непочтительные глаголят, теперь не так я убеждена, что Матери Божественной так уж сия жертва потребна.
- Ты хочешь сказать, что примешь программу реформистов, когда придешь к власти?
- А почему бы и нет? Тогда сможешь отбросить ты прочь свои страхи.
- Нет, - твердо сказал Барнвельт. - Послушай-ка, лапочка. Во-первых, твоя мать все равно сохранит влияние на все дела - ты сама говорила, - даже если отречется от престола, и я не думаю, что она потерпит столь вольное обращение со старыми обычаями.
- Но...
Он решительно приложил ей ладонь ко рту.
- А во-вторых, когда я люблю девушку, мне она нужна постоянно, а не на годик попользоваться, Перспектива наблюдать потом за парадом остальных счастливчиков... Ой! Ах ты, чертовка, решила заранее откусить кусочек, чтобы попробовать, каков я на вкус?
- Нет, скелет ты жилистый! Всего лишь куснула я тебя легонько, дабы напомнить, что мне тоже дышать надобно, а с ручищей поверх губ очень мне сие затруднительно. А что ж до теорий твоих о жизни да любви, то довольно необычны взгляды подобные для авантюриста странствующего. Большинство из таких, слыхала я, короткую страстную связь да ретираду поспешную предпочитают.
- Я не из таких. А в-третьих, черт побери, я сам хочу быть боссом, а не прозябать в роли эдакого квирибского домохозяина. Так что меня ваша матриархальная система не устраивает в целом.
- Ежели в краях варварских женщины домохозяйками являются, то почему бы в наших, соответственно, мужчинам домохозяевами не быть?
- Это не аргумент, милочка. Если они с этим смирились, это их личное дело. А я нет. И точно так же я в жизни не допущу, чтобы меня одурманили этой заразой под названием янру.
- Клянусь шестью грудями Варзаи - никогда супротив тебя его не применю!
- Ну-ну. Лично у меня такой уверенности нет. Нет, дорогая моя, боюсь...
Барнвельт несчастно вздохнул, поскольку понял, во что влип, доверчиво признавшись Зее в своих нежных чувствах. Истинная-то причина его железного отказа крылась в том, что они принадлежали к совершенно разным биологическим видам. И пока Тангалоа держали заложником, Штайн не был спасен, а условия контракта с "Виаженс" не выполнены, ему нечего было и думать выдавать свою земную сущность, учитывая узколобые предубеждения большинства кришнян. Однако ее близость по-прежнему наполняла его желанием.
- Что же тогда? - спросила она с опасным блеском в глазах. - До коих же пределов особа происхожденья моего должна унижаться пред тобою?
- Дай мне подумать, - выдавил он уклончиво.
- Мямля несчастная! - воскликнула она, вскочила, пнула его как следует ножкой в бедро и устремилась прочь. - Какая же я дура, что позволила тебе так долго мне голову морочить! Здесь, зер, расходятся пути наши навсегда. Отправляюсь я далее в Рулинди одна!
Она гордо направилась по дороге к северу. Барнвельт наблюдал за ее решительно удаляющейся спиной со смешанным чувством. С одной стороны, надо было только радоваться, что девушка сама прекратила эту опасную и не сулящую никаких выгод игру. А с другой - он с ужасом услышал собственный призыв, ответственность за который, несомненно, несла наиболее мягкая и непрактичная сторона его натуры:
- Ну, вернись, милая! Давай не будем ссориться. И куда ты денешься без денег?
Она даже не повернулась. Еще несколько секунд, и она окончательно скрылась бы за поворотом дороги.
И в эту последнюю минуту он приложил ладони ко рту и зарычал, как охотящийся екий. Он не особо рассчитывал, что это сработает, и порядком изумился, когда Зея с испуганным вскриком подскочила высоко в воздух, бросилась назад и кинулась ему в объятья.
- Ну, ну, ничего-ничего, - проговорил он. - Со мной тебе нечего бояться. Давай-ка еще посидим и успокоимся.
- А что же до родства нашего будущего, любовь моя... - начала было она.
Барнвельт тут же приложил ей палец к губам со словами:
- Я же сказал, что должен подумать, - значит, должен подумать.
- Настаиваю я...
- Дорогая, тебе бы давно следовало уяснить, что за пределами Квириба мужчинам до лампочки все твои настаивания. Предлагаю вообще на некоторое время воздержаться от обсуждения этого вопроса.
- Ох!.. - вздохнула она потихоньку.
- А потом, когда умираешь от истощения, не время принимать столь ответственные решения.
- Опять он о еде! - вскричала она, вновь обретая свое неукротимое чувство юмора. - Разве не говорила я, что все ньямцы просто обжоры? Давай тогда еще в игру нашу поиграем...
Истощение там, не истощение, подумал Барнвельт, но в тот самый момент, когда древние обычаи Квириба оказались под вполне реальной угрозой, на дороге послышался скрип влекомой шейханом телеги, которая направлялась к северу. Размахивая руками, они с Зеей моментально вскочили. Кучер сплюнул и остановил зверя.
- Влезайте, зер и мадам, - пригласил он. - Давно уж "Межроу Гурардена" не оказывала чести тихоходной колымаге моей, но форма ваша довольно меня убеждает.
Барнвельт и забыл совсем, что на нем по-прежнему курьерский костюм. Вне всякого сомнения, владелец телеги выставит потом компании счет за пробег, отчего наверняка поднимется шум; но в данный момент Дирка Барнвельта это меньше всего беспокоило.
Дилижанс, в который они пересели в Альвиде, остановился на границе между южным Сурускандом и северным Квирибом. На квирибской стороне путешественников ожидала привычная стража из амазонок, привычный досмотр и привычное предупреждение, что в соответствии с квирибским законодательством меч Барнвельта должен быть опломбирован.
- А теперь, - провозгласила таможенная инспекторша, пока одна из стражниц ходила за набором для пломбировки, - имена ваши?
Этот вопрос Барнвельт предварительно не обдумал, так что пришлось ответить попросту.
- Я Сньол из Плешча, а эта юная леди - Зея бад-Альванди...
- Что?! - вскричала таможенница, от волнения дав петуха. - Ужель сама? Ваша Грозность!
Инспекторша бухнулась на колени.
- Получили распоряженье мы наблюдать за вами!
- О, давайте только не будем так суетиться... - начал было Барнвельт, но амазонка в полном упоении продолжала:
- Девочки! Принцесса спасена! Разожгите скорей огонь в дымовой бочке, дабы весть сия полетела в столицу! Но не можно Вашей Грозности путь продолжать в простецкой вонючей карете! К услугам вашим наш связной экипаж, и лично я буду сопровождать вас. Умоляю, пройдите вон туда. Багаж ваш? Нету? Какие лишенья, видать, довелось вам вынести!
Девочки, быстро заложите карету. Оседлать... так-так-так... пять айя! Вазная, возглавишь пост до моего возвращенья. Пробуди-ка смену вторую ото сна их сладкого и форму парадную выдай, с сапогами и пиками для службы эскортной...
Через полчаса Барнвельт уже с ветерком катил в сторону Шафа на заднем сиденье служебного ландо с опущенным верхом. Рядом с ним расположилась Зея, а таможенная инспекторша сидела напротив, упираясь в них коленками. У экипажа был черный лакированный кузов с золочеными королевскими гербами на дверцах. Двумя огромными битюгами-айями правил тщедушный квирибец мужского пола, а пять стражниц, разодетых в пурпур и надраенную медь, скакали впереди и позади. Чтобы освободить дорогу, когда они въезжали в населенный пункт, передняя всадница пронзительно дудела в серебряный рожок.
Хоть так ехать было быстрее, да и воняло поменьше, чем в том величественном рыдване, из которого они недавно вылезли, Барнвельту не очень-то пришлась по душе эта пересадка, поскольку о прежней близости с Зеей теперь не могло быть и речи. К тому же снаряжение эскорта лязгало и громыхало так громко, что приходилось орать, чтобы быть услышанным, а на прямых отрезках сухой дороги очень донимала пыль, которая клубами поднималась из-под копыт упряжки. И, наконец, Барнвельту некуда было деваться от болтовни инспекторши, весьма восторженной и экзальтированной дамочки. Она без продыху трещала про беспросветный мрак, павший на государство с исчезновением Зеи, и безграничное ликование, которое должно было теперь в нем воцариться.