А потом начался двадцатый век, и случилось то, что случилось. Так, два брата Иван и Митрофан (мой дед) Рукавишниковы — поэт и скульптор — остались жить в Стране Советов. Остались — в том смысле, что не избрали путь эмиграции. Почему — неизвестно. Может быть, по интеллигентской инертности. А может, просто не понимали, насколько это затянется. «Мы все были уверены в том, что не пройдет и года, как мы вернемся в цветущую черемухами Россию» — так писал Владимир Набоков о тех временах. Кстати, насколько мне известно, Владимир Владимирович то ли в какой-то переписке, то ли еще где-то называет Ивана Рукавишникова своим дальним родственником, и факт этого родства (пусть и дальнего), конечно, не может не радовать. Мать Набокова Елена в девичестве была Рукавишникова.
В жизни Ивана и Митрофана вообще было немало занятных персонажей. Мой папа, например, вспоминал, что у них в гостях бывали Андрей Белый, Федор Сологуб, Георгий Иванов, Георгий Якулов, мастерская которого располагалась этажом выше нашей, и многие другие. Белый, кстати, однажды выиграл в шахматы у моего отца, когда тот был еще совсем маленький. И эту победу дед Митрофан ему не простил никогда.
Иван был поэтом-имажинистом. Он женился на женщине, которая руководила всеми цирками Страны Советов. А потому иногда позволял себе приехать куда-нибудь в гости в экипаже, запряженном восьмериком белых цирковых лошадей. И это в тридцатые-то годы! Голод, нищета, люди красят ноги в черный цвет в тех местах, где должны быть видны носки. Отобрали, казалось бы, всё. Всё, кроме куража. Митрофан часто советовал сыну Иулиану: «Главное — не обрастай!», имея в виду имущество. Но генетические привычки сильнее заветов мудрых. Мне в детстве часто приходилось слышать, как мама называла отца «купчина неисправимый», когда он притаскивал в дом что-то ужасно дорогое и не очень нужное.
У Мариши Ишимбаевой, моей школьной подруги, есть старшая сестра Лялька. Она смонтировала «Маленькую Веру» и множество других замечательных советских фильмов. Пока они с дочкой не свалили в Америку, у нее был муж Толя Заболоцкий — заряженный человек с иконописной внешностью и подчеркнуто тихим, как бы робким голосом. Знаменит Толя был тем, что снимал как оператор «Калину красную» (и не только ее). Как-то, вернувшись из очередной командировки, где шли съемки фильма по по роману «Обрыв» Гончарова, он заехал к нам на Маяковку в возбужденном состоянии.
— Снимали у тебя в родовом имении Подвязье. Я ничего подобного до сих пор нигде не видел. Там остались одни руины, но и по ним видно, что это было чудо, — рассказывал Толя немного сумбурно, но очень интересно.
«Творческий человек, преувеличивает», — подумал я. Но Анатолию пообещал, что обязательно съезжу туда.
Лет через тридцать, году в 2017-м, в Нижнем Новгороде проходила моя небольшая выставка. Тогда я впервые попал в знаменитый дом на обрыве, один из многих построенных моим прапрадедом Михаилом и другими Рукавишниковыми. Совсем недавно в нем закончили реставрацию: многое получилось странновато — например, изумрудно-зеленый цвет стен. Но все равно приятно. Впрочем, я сам виноват, что все получилось неидеально. Когда реставрация только начиналась, мне предлагали поучаствовать, на что я запальчиво ответил: «Мы будем строить, а вы — ломать. Потом еще просите помогать восстанавливать». Те, к кому я обратился — те самые «вы» — удивились, так как ломали их деды, а не они сами. Да и сравнивать мои финансовые возможности с прадедовскими смешно. Мы с папой часто иронизировали на эту тему. Он говорил: «Представляешь, как они на том свете смеются, глядя на нас, скребущихся здесь в поисках кедровых орешков?»
Но по-настоящему ощутил я эту самую разницу в доходах, только побывав в Подвязье. Имение это сначала принадлежало семье Приклонских, потом его купил мой прадед Сергей. Графиня Прасковья, последняя из рода Приклонских, напрочь отказывалась продавать имение потомку купцов. Поэтому только после ее смерти Сергею удалось купить Подвязье. Говорят, что дух Прасковьи до сих пор появляется в образе вороны в церкви, построенной ее предками. Кстати, церковь эта имеет необычную форму эллипса. По слухам, там проходили масонские ритуалы. Вскоре имение было признано лучшим в России.