Энкид некоторое время смотрел на молчаливых наблюдателей. Наконец он сказал:
– Они не идут сюда, но и домой не возвращаются, Гер. Сдается, они боятся уйти. Мне кажется, они не другой гидры боятся. Они боятся тебя.
– То есть как это – меня?
– Они смотрели на битву и видели, что ты сделал. Они могли слышать звуки ударов. Теперь они боятся тебя почти так же, как и ее.
– Но я же не собираюсь причинять им вреда!
– Но они все равно боятся тебя, Гер, – сказал мой племянник. Я не знал, что на это ответить, и пробормотал что-то себе под нос.
Через несколько минут мы закопали голову, все еще слабо шипевшую и заглатывавшую воздух, на суше, под огромным камнем. Потом рассказывали, что стрелы, смоченные ядовитой кровью или желчью твари, наносили неизлечимые раны. Может, оно и так, но это были не мои стрелы. С того самого дня, как я бесполезно стрелял во льва, я редко пользовался луком.
Как раз когда я ставил камень на место, меня снова позвал Энкид, на сей раз более спокойным голосом.
– Смотри, Геракл!
Вроде бы наконец один из зевак осмелился приблизиться. Это был мужчина, стоявший в другой лодке, хотя я не могу точно сказать, откуда взялись и он, и его лодка. Он словно бы появился из ниоткуда в мгновение ока, возникнув в каких-то тридцати ярдах от нас, гораздо ближе, чем стояли к нам остальные. Высокий, одинокий, он вел свою маленькую узкую лодку к нам, отталкиваясь шестом.
Я думал, что он причалит прямо перед нами, но он остановился, не приближаясь к берегу, а мы стояли на берегу. Он совершенно без усилий держался прямо, а лодочка его ни разу не покачнулась. Одной рукой он держал шест, погруженный концом в илистое дно болота.
Совершенно не глядя на Энкида, высокий незнакомец впился в меня взглядом серых глаз. Свет опускающегося солнца проник под край его широкополой шляпы, и мне показалось, что у него надо лбом виднеются маленькие крылышки. Но все равно что-то мешало мне рассмотреть его как следует.
– Привет тебе, Геракл, сын Зевса!
Голос нашего гостя словно бы отдавался слабым эхом – я никогда ничего подобного не слышал. На миг он напомнил мне голос бычьеголового мужчины из моего сна, только звучал он по-другому.
– Привет и тебе, господин, – помедлив, ответил я. Незнакомец был одет в длинное одеяние из какой-то тонкой гладкой ткани. Помню, я подумал, что никогда не видел такого платья. Оно почти полностью окутывало его широкоплечую фигуру, но мне казалось, что телом он могуч. Поначалу я решил, что он молод, затем – что стар, затем он снова показался мне молодым. А потом я уже даже и не знал, что думать.
Я видел и других людей столь же высоких, а то и выше. И все же я почему-то с самого первого мгновения нашей встречи был уверен, что впервые в жизни вижу бога. Мой племянник, который почти в то же самое время пришел к такому же выводу, утратил свою обычную наглость и попытался спрятаться у меня за спиной. Я никогда не видел Энкида в таком волнении. Он что-то скулил – но я не понимал слов. Я положил ему руку на плечо и заставил стать перед нашим гостем. Но, наверное, мои усилия пропали даром – бог по-прежнему не обращал внимания на моего юного помощника.
Гулкий глас божества пронесся над болотом.
– Геракл, у меня есть для тебя поручение. Возьмешься ли?
Несколько мгновений я не мог дать ответа. Я был ошарашен тем, что бог явился говорить со мной, но, думаю, будет честно сказать, что я был не так уж и сильно потрясен. Может, гордыня моя была глупа и причиной ее было мое невежество и, как закономерное следствие, самоуверенность, но, как бы то ни было, все это выросло не на пустом месте.
– Ты знаешь мое имя, господин, – сказал я, – но я не знаю твоего.
Нашего гостя моя наглость не покоробила.
– Смертные называют меня Гермесом. Или иногда Меркурием, Вестником. Ныне я пришел именно как вестник.
Шест, которым Гермес удерживал лодку, вдруг превратился в длинный жезл, вроде как у глашатая. Единственным отличием было то, что его обвивали две змеи, и я припомнил, что его вроде бы называют кадуцеем. Лодка теперь была ближе к берегу, хотя я не заметил, чтобы она двигалась.
На сей раз на меня все это подействовало сильнее, но я продолжал:
– И чей же ты посланец, владыка Гермес?
Широкие плечи чуть шевельнулись под накидкой.
– Полагаю, ты вправе спрашивать. Меня прислал твой отец, Геракл.
Внезапно тень покинула лицо нашего гостя. Пламенный отблеск заката показал мне лицо тридцатилетнего мужчины. Он был красив – но я видывал смертных и покрасивее или, по крайней мере, не хуже его. Лицо это было совершенно человеческим, но все же в нем было нечто большее.
Когда я ничего не ответил, бог негромко добавил: