Анубис встрепенулся, поднял голову и в упор посмотрел на брата:
— Нет, Хару. Она спрашивает? Как. У тебя. Дела.
Сейчас Анубис был серьезным и необыкновенно похожим на отца — может, это сероватый свет дня напоминал об Осирисе. Или темные волосы и черные глаза — и то, и другое гораздо темнее, чем у самого Гора.
Он вздохнул:
— Ты же знаешь Исиду.
Она считала, он сам расскажет. Поэтому при всей любви к сыну предпочитала говорить о своих делах, а Гор терпеливо слушал, зная, что именно это мать считает отличным общением. Он знал, что она сделает для него что угодно — но он бы предпочел, чтобы она просто хоть раз поинтересовалась его делами.
Анубис слабо улыбнулся:
— Знаю. О… как-то раз она явилась в мою комнату в Дуате, потому что я тогда не очень хорошо контролировал силу и снес дверь. Исида испугалась, что-то случилось. А потом долго ругалась, что если я «вожу домой баб», то стоит запираться, а не наоборот.
Гор не сразу понял, а потом широко улыбнулся:
— Кем она была?
— Одна богиня, это не так важно. Ей хотелось острых ощущений, и мир мертвых удовлетворял ее запросам. Мне хотелось секса, так что мы нашли друг друга.
— В Дуате всегда очень… странные ощущения при этом.
— А крылья выпускать пробовал? Вот уж что точно необычно!
Анубис отвел взгляд и провел по волосам. Гор не сразу понял, что брат, кажется, смутился.
— Извини, Хару, но обсуждать с тобой секс… странно. Я помню, как ты учился ходить, а тут секс.
— Я немного вырос с тех пор. Даже был женат.
— Ты всё равно младший брат.
Анубис потянулся к чашке, явно хотел выпить еще и разочарованно посмотрел на пустое дно.
— Лучше расскажи о яхтах.
— Что? — не понял Гор.
— Ну, я понимаю в яхт-бизнесе примерно ничего. Мне интересно.
— Я бы не назвал это бизнесом. Не таким, как у Сета. Скорее, небольшое дело…
— Не прибедняйся! Рассказывай.
И Гор еще долго говорил. Анубис и правда ничего не знал о яхтах или сёрфинге, но слушал с интересом и задавал вопросы. Пока Гор не заметил, что Анубис явно старательно прячет зевки.
— Иди спать. Нам сегодня всё равно никуда не надо.
— Ага, — Анубис уставился на свои сцепленные руки. — Ты не будешь против, если я тут останусь? Ну, может, я и спать-то не буду… не хочу просто в комнате один быть… еще и сны поганые, не кошмары, просто муторные, и я… ну…
Он совсем сбился и, кажется, вконец смутился.
— Конечно, — прервал его Гор, устраиваясь поудобнее. — Я останусь тут, воробушек. Спи.
Амон ненавидел тьму.
Она угнетала его — но он смирялся, если тьму расцвечивали фонари или неоновые огни. Отчасти поэтому Амон так любил современный мир. С его точки зрения, вселенная вокруг становилась всё лучше и лучше.
Но теперь тьма была внутри него самого. Следовала за ним, куда бы он ни шел. И если сначала Амон приспосабливался, то потом оставалось всё больше времени думать о том, что теперь он лишен света.
Активные дела напоминали, что всё не так плохо. Что он не остался беспомощным. Что даже во мраке у него есть свои темные маяки.
Вчерашних призраков Амон не смог бы увидеть, даже будь у него зрение. Он и у Анубиса-то мертвецов именно ощущал, а в Дуате предпочитал держаться от них подальше. И сам Дуат не любил, не мог там долго находиться. Слишком далеко от света и солнца — поэтому пару раз Амон заходил в гости к Анубису, но эту идею пришлось быстро оставить. Амон не мог находиться в Дуате или Подземном мире дольше, чем день-два.
Сейчас ему казалось, если бы он мог видеть, то сумел сделать что-то для Анубиса, быть полезным. Хотя вряд ли с призраками, поэтому и с дорогой был бы бессилен. А нынешний Ключ был создан с помощью его силы, но при этом теперь оставался вполне самостоятельным, так что Амон его не ощущал.
От телефона Амон сначала отказывался, но это был тот случай, когда Сет не предлагал. Он просто сунул его в руки Амона и заявил, что у него куча дел в клубе.
Сири оказалась удобной. И сунув наушники в уши, Амон почти весь день провел, меряя шагами комнату и снова чувствуя себя в центре событий.
Шесть шагов в одну сторону, семь в другую. Дальше мебель. Развернуться и обратно: семь и шесть. Повторить.
Амон слышал Гора и Анубиса, когда выходил из комнаты. Привычно ведя кончиками пальцев по стене, добрался до кухни. На холодильник ушло больше времени, но Амон с ним справился и смог разогреть еду. Сидел, размышляя, потер щеку — колкая щетина росла плохо и наверняка была незаметна со стороны, но раздражала дико.
С бритьем Амон справляться так и не научился. Он подозревал не столько из-за бритвы, сколько из-за того, что в этот момент острее всего ощущал, что не видит самого себя.
Не ощущает себя. И без этого теряется во тьме. Проваливается в нее.
На днях он так и застыл с бритвой в руках. Даже не знал, сколько простоял, пока его не окликнул Анубис. Мягко забрал бритву и усадил на стул. Ненавязчиво помог, о чем-то рассказывая.
Может, он устал отчасти и из-за Амона.
Эбби пришла позже. Сегодня был последний оплаченный день в отеле, так что она собирала и таскала их вещи.
Амон сидел на кровати и вертел в руках телефон, слушая Эбби. Он устраивался поближе к окну, чтобы ощутить солнечное тепло, пусть и не такое яркое, какое бывало, когда светило солнце.
Этого никто не смог отнять и вряд ли сможет. Амон сам был солнцем, его продолжение, воплощение. Он не мог больше видеть свет, но всегда его ощущал. И теплую ласковую силу солнца. Горячий мёд и расплавленное золото. Амон чувствовал его кожей, невидящими глазами и невольно поворачивал голову в сторону окна, будто подсолнух.
— Нефтида позвала в галерею! Она говорит, у меня неплохо получается рисовать. И мне нравится, я хочу попробовать, хотя многому надо научиться.
— Ага.
— Ты меня вообще не слушаешь? — вздохнула Эбби. — У тебя маленький шкаф.
— Да выкинь половину моих вещей. Я всё равно не вижу между ними разницы.
— Зато я вижу.
Она действительно по утрам совала ему под руку вещи, которые казались Амону одинаковыми на ощупь. Но Эбби заставляла выбирать, рассказывая, что это.
Она оставалась рядом, хотя Амон никогда на этом не настаивал. Чудовище Апоп спала многие сотни лет и видела сны об этом мире — как и другие монстры. Но она стала первой, кто, проснувшись, пришел к богам. И первой, кто вошел в пантеон — благодаря Амону, увидевшему такое решение.
Солнечный бог и темная змея. Кто-то из них должен был убить другого. Но они вместо этого предпочли любить.
Амон помнил, как когда-то давно считал, что змеи холодные и склизкие. Пока однажды Анубис не поймал в пустыне какую-то змейку и сунул ее прямо в руки Амону.
Она оказалась теплой и очень приятной.
— Эбби… ты не думала, что я могу таким и остаться? Мою силу использовали для Ключа. Зрение исчезло, и я сомневаюсь, что оно восстановится просто так.
Амон хорошо помнил глаз Гора, который был случайно поврежден силой Анубиса. Его не смогли восстановить. Что если с его зрением будет та же история? Только нельзя создать новое.
Он ощутил пальцы Эбби на своих руках она вытащила телефон, который он, оказывается, непроизвольно сжал. Убрав его в сторону, Эбби обхватила его ладони своими и сказала:
— Может, ты останешься слепым.
Это звучало так, что у Амона перехватило дыхание. Одно дело, говорить самому, в глубине души надеясь, что всё не так. Другое — слышать со стороны. Как приговор. Как топор палача — голову обратно не приделать.
— Но какая разница, Амон? От этого ты не станешь меньше собой.
После того, как он рухнул в бездну, дыхание снова вернулось. А с ним и внезапное осознание, что это правда. Пусть неудобно, страшно и больно, но он может с этим справиться. Особенно когда рядом есть те, кто готов его поддержать.
Руки Эбби скользнули выше, ее пальцы провели по губам Амона. Если она будет рисовать, он не сможет увидеть ее рисунков. Но если ей нравится это дело, то пусть занимается именно им. Эбби столько лет видела сны, но не жила, теперь она, понятное дело, хотела всего.