– Помолчи, – прервал его Сет. И даже бывалый Амон вздрогнул от интонации его голоса: безжизненность пустыни, шелест иллюзий и ветров. Пепла на выжженном пространстве.
Сет был древним божеством. Древнее Амона. Гадес никогда не интересовался, древнее ли его самого, да это и не имело значения. Но сейчас он почти ощущал невидимую бурю за спиной Сета. Не яростный огонь, который всех испепелит, а вихрь песка, застилающий солнце, забивающийся в легкие.
Иногда глаза Сета отливали красным, выдавая его нездешнюю сущность. Как и сейчас, когда он внимательно смотрел на Гадеса.
– Ты еще не совсем здесь, – сказал Сет. – Пей чай.
Это было почти приказом, но Гадес подчинился. Сделал еще глоток и прикрыл глаза, ощущая на языке горечь трав, сладость меда и терпкость простой воды, не имеющей отношения к Стиксу.
Обычно переход между мирами не занимал много времени и был почти незаметен. Но иногда становилось сложнее: Гадес не знал, зависело это от происходящего в Подземном царстве или от него самого, от настроения или количества выпущенных сил. Но порой, возвращаясь, он по-прежнему ощущал себя больше там, видел только богов сквозь тонкую человеческую кожу, чувствовал их силы, а вместо стен полупрозрачно клубилось Подземное царство.
Гадес знал, что у египетских богов есть своя земля мертвых, которой управляет Осирис, брат Сета. И у братьев всегда были напряженные отношения – настолько, что они не разговаривали столетиями. Но Гадесу казалось, что и без всяких других миров Сет иногда ощущал себя немного не здесь. Поэтому Сет понимал.
Когда Гадес открыл глаза, то первым увидел взгляд широко распахнутых глаз Софи. В них было что-то тревожное, печальное и, где-то в глубине, яростное. Но Гадес постарался не думать сейчас о Персефоне – если она до сих пор ничего не вспомнила, значит, все сложнее, чем он думал.
– А теперь говори, – сказал Сет, откидываясь на спинку стула. – И только попробуй что-нибудь утаить.
Проходя сквозь дверь, Гадес мог оказываться в любом месте своего царства, но знал, что ждать его будут у Стигийских болот, недалеко от любимой Персефоной беседки. И действительно, стоило появиться, как он услышал недовольное:
– Мог и побыстрее.
Харон стоял, скрестив руки на груди, курил дешевые человеческие сигареты и фыркал в бороду. Он казался мужчиной средних лет и носил джинсы и футболку с диким кислотным принтом.
– Не мог, – отрезал Гадес.
На самом деле у него всегда оставалась возможность нырнуть в Подземный мир из любой точки пространства, но это не очень хорошо сказывалось на физическом человеческом теле, да и рисковать сейчас, когда творится непонятно что, Гадес не хотел.
– Что здесь происходит? – спросил он. – Ты звал так, будто все рухнуло.
– Может, по тебе соскучился?
Харон равнодушно выдержал ледяной взгляд Гадеса – одно из немногих живых существ, кто мог спокойно реагировать на бога смерти. И вздохнул:
– Иди, сам посмотри. Вон там.
Харон неопределенно махнул рукой куда-то в сторону. Гадес с трудом сдержался, чтобы не высказать все, что думает о подобной неопределенности. Но напомнить Харону о его месте он еще успеет, сейчас Гадеса больше интересовало, что стряслось.
Подземный мир не был на самом деле спрятан в недрах земли. Он существовал в ином пространстве, напоминал скорее болотистую местность, расчерченную руслами рек. Здесь всегда царил полумрак: низкое небо не искрилось звездами, зато вокруг ярких точек хватало. Светились кончики травы у земли, края листьев на деревьях, искры иногда появлялись в самом воздухе от резких движений. Мягко мерцали темные воды рек, откуда-то со дна, призрачно и спокойно.
Мир черного, фиолетового и призрачно-молочного.
Мир, не меняющийся тысячелетиями и все-таки постоянно находящийся в движении, – травы, листвы, воды, перетекающих друг в друга оттенков бархатной тьмы.
Это был мир Гадеса – и Персефоны, пусть пока она об этом не помнила.
Это мир полнился шепотками и скользящими силуэтами. Древние верили, что души здесь страдают, но Гадес лучше многих знал, что они без проблем могут принять более осязаемый облик, если захотят.
Никого из приближенных видно не было, только Харон продолжал шагать за спиной – Гадес ощущал запах его дешевых сигарет.
– Хоть здесь не кури эту фигню? – Гадес не пытался скрыть раздражения. – Или хотя бы купи, что получше.
– Мне нравится.
– Я мог бы и приказать.
– Тогда я обижусь, и с кем ты будешь пить, когда этот засранец Амон в следующий раз куда-то запропастится?
По правую руку появился неизменный Цербер. Как и Харон, он был существом этого мира, созданный здесь, родившийся здесь, принадлежащий этой земле и этим листьям. Но в отличие от Харона, Цербер никогда особо не стремился в мир людей и предпочитал проводить время здесь, надежно охраняя границы.