Пластиковый небольшой пузырек мало походил на сосуд богов. Но вода в нем с глубоким фиолетовым подтоном действительно была набрана в Стиксе. Человека она могла убить, а вот на богов действовала совершенно иначе: вылечить совсем не смогла бы, но придавала сил, энергии и в то же время успокаивала.
Сета усадили на стул посреди комнаты и, судя по его мрачному выражению лица, он решил, что проще сдаться и сделать, как просят. Поэтому он выпил воду, и Амон тут же засуетился в поисках мусорки. «Никто не должен найти эту бутылку… эй, Гадес, может, просто ее развеешь?»
Софи наблюдала молча, Гадес, рассматривал спину Амона, думая, стоит ли и правда применить свои силы. Когда услышал негромкий голос Сета:
— Аид… не хочу мешать, но что-то мне нехорошо.
Он едва не завалился на пол, но Гадес успел вовремя поддержать и усадить Сета на диван, где тот откинулся на спинку, тяжело дыша.
— Вот это точно ненормально! — Побледневший Амон остановился за диваном и, кажется, был близок к панике.
— Успокойся, — бросил Гадес. — Сет?
На висках Сета поблескивали бисеринки пота, но кажется, он уже не собирался отключиться прямо здесь и сейчас.
— Если Стикс так действует… это Оружие Трех Богов, Аид.
Древние боги не умерли и никогда не могут быть мертвы.
Если только их не убьет другой бог. Такого не случалось… до недавнего времени.
Но многие знали об Оружии Трех Богов: любые три бога, объединившись, могут создать кинжал, способный убивать других богов. Даже не нанося смертельной раны — достаточно царапины, которая будет постепенно разъедать даже не тело, саму божественную сущность.
Трупный яд, отравляющий, пока не убьет окончательно.
Такого тоже никогда не случалось. И Гадесу оставалось надеяться, не случится и на этот раз. Он видел недоумевающий взгляд Софи — но даже она понимала, что здесь что-то не так. А перепуганный Амон, кажется, сам был готов свалиться в обморок.
Вся картина вечера внезапно четко встала перед глазами Гадеса. Нападающие не хотели убить, как тогда с Амоном. Им было достаточно всего лишь ранить. Возможно, они сразу целились в Сета. Или хотели оцарапать всех, но не успели.
И вот что ощущал Гадес от этой раны — ощущение смерти.
— Можно ведь что-то сделать? — тихо спросил Амон.
— Конечно, можно, — с раздражением ответил Сет. — Не настолько глубокая рана. Я свяжусь с парочкой богов-врачей. Они привыкли к моим звонкам.
Гадес не разделял уверенности Сета. И поймав его взгляд, понял, что и сам Сет говорит, только чтобы убедить Амона.
Согласно легендам, Оружие Трех Богов создается сложно и требует чуть ли не божественной жертвы — яд действует медленно, но и противоядие подобрать сложно. Хотя нет ничего невозможного — это Гадес тоже знал. Необратима только смерть.
Заиграла негромкая музыка, в которой Гадес с удивлением узнал одну из своих песен. А покрасневшая Софи вытащила из кармана телефон. Она посмотрела на экран и решительно нажала отбой:
— Извините… это мама. Опять нудеть станет, где я в такое время.
Гадес, Амон и Сет переглянулись: меньше всего им сейчас нужны проблемы с Деметрой. Поднявшись, Гадес решительно заявил:
— Я отвезу тебя.
— Что? — Софи растерялась. — Сейчас? Опять выгоняешь?
— Нет. Но тебе пора к себе домой, а Сету к себе.
— Да, — согласился Сет. — Мне надо выспаться после водички из Стикса, а завтра озадачим лекарей.
Амон вызвался поехать с ним, и Гадес видел, что Софи обеспокоенно за ними наблюдает — но Сет и правда выглядел гораздо лучше. Оставив их в клубе, Гадес с Софи вышли первыми.
Прохлада отрезвляла, ласкала кожу. И казалось, всё произошло не сегодня, а столетия назад. Хотя, прикрыв глаза Гадес мог вспомнить другие века и иные ветра. Только голос Персефоны не менялся. Хотя сейчас в нем звучало беспокойство:
— Он просил не говорить Нефтиде. Она не может вылечить?
Гадес достал сигареты и закурил:
— Неф не умеет лечить. Не богов. И начнет беспокоиться. Но Сет не прав, я напишу ей.
Он не стал звонить — объяснять всё произошедшее не хотелось, да и не известно, где сейчас Нефтида и в чьей компании. Поэтому Гадес просто написал сообщение, прося срочно приехать домой.
Неф тут же перезвонила, но Гадес сбросил вызов, отключил на телефоне звук и убрал в карман. Ветерок холодил, но привычный вкус табака успокаивал. Гадес хотел выглядеть спокойно, к тому же уравновешенность позволяла хорошенько обдумывать вещи. Но Персефона видела и знала.
— Ты волнуешься, — сказала она.
— Да, — не стал отрицать Гадес. — Стива шантажировали, а Майки сегодня чуть не умер. По нашей вине. Кто-то убивает богов. Теперь они добрались до Сета. Я не знаю, что делать.
— Но ты поймешь.
Их взгляды пересеклись. Красноватый неон вывески клуба бросал на лица кровавые тени, а в глазах обоих отражались бездна и сумерки, и воды Стикса. Узкая ладошка Софи легла на руку Гадеса, и он знал: Персефона верила в него. Как и всегда. И больше всего на свете ему хотелось прижать ее к себе, прикрыть глаза, ощущая ее кожу, ее волосы, ее уверенность.
Пальцы Софи скользнули, перехватили сигарету. И там, где еще минуту назад к фильтру прикасался Гадес, оказались губы Софи. Она затянулась и выпустила дым, такой же мерцающе кровавый. Выкинула сигарету.
— Поехали, — хрипло сказал Гадес.
Он даже не смотрел на часы с того момента, как проснулся. Время не имеет значения, если живешь вечно — и Гадес вспоминал о нем только рядом с Персефоной.
Возможно, поэтому он был одним из немногих богов, кто живо реагировал на ход времени. На пульсирующую смену эпох.
Ночные огни скользили по машине, город охватывал ее, проникал сквозь металл и стекло, впитывался в кожу и кости. Оседал на волосах невидимой пылью — почти как Подземный мир. Гадес хорошо понимал Амона, которому ночной неон с успехом заменил привычное солнце.
Софи молчала, но то и дело поглядывала на телефон. Иногда Гадес замечал, как вспыхивал экран, но музыки больше не играло.
— Ты так волнуешься за своих друзей, — неожиданно сказала Софи.
Гадес смотрел не на нее, а на дорогу перед собой, но на его губах появилась улыбка, жесткая и бескомпромиссная, а в глазах отражался не только ночной Лондон, но и бездна. С таким выражением лица сжигали дотла города и развеивали прах по ветру.
— Это очень… по-человечески, — добавила Софи.
— А ты думаешь, мы должны быть бездушными и недоступными богами? Мы всегда жили среди людей. Мы больше люди, чем многие. — Гадес продолжал улыбаться. — Но это не меняет нашей сущности. Ты еще вспомнишь.
Гадес тоже помнил, как шел по зачумленным городам, разведя руки в сторону и собирая дань из теней, оставлявших кашлящие кровью тела.
Гадес помнил, как проводил время в пустыне с Сетом — и приходил в туарежские кочевья посреди черных камней, забирая детей в голодные годы.
Помнил, как много раз убивал сам, так что лица давно стерлись в единое размытое пятно — тень, которую он вбирал в себя, пропускал в Подземное царство.
А еще он помнил, что Персефона всегда это знала. И ее ничего не пугало. Она любила мужа таким, каким он был.
— Ты вспомнишь, — повторил Гадес спокойно.
— О том, что ты — смерть? — Софи нервно усмехнулась, крутя в руках телефон. — Как это работает? В смысле, Амон успел рассказать, что царства мертвецов есть и у других богов… а как же Ад или Рай? Как вы делите души? Или кто всё решает?
— Это… сложный вопрос. И не уверен, что кто-то из богов может дать на него однозначный ответ. Мы не знаем, как всё выглядит для людей. Возможно, после смерти им дается выбор. Или они попадают в тот мир, который ближе всего к их верованиям — к тому, чего они сами действительно хотят после смерти.
— И что, так многие жаждут греческого Подземного мира?
— Это мир сумерек, тайн и магии. Так что больше, чем ты думаешь.
— И ты впускаешь их?