Она молчала. Колебалась. Крум изъявил свое желание еще более нежно и пылко. Но и на этот раз не последовало никакого ответа. Только после третьего приглашения ворона не выдержала — вытянула шею и сказала:
— Га-а-а!
— Может быть, она не умеет говорить «р» и поэтому смущается? — высказал предположение Жора, но, очевидно, сам не поверил себе.
Мы подбирали слова, в которых этот звук не встречается: «легкая атлетика», «си-бемоль», «салат со шпинатом». Результат был тот же.
— Эй ты, ворона! — крикнул я раздосадованно. — Тебе не стыдно? Не совестно? Какой-то попугай только что приехал из Америки — и уже говорит по-болгарски, а ты, местная жительница, все гакаешь и прикидываешься балдой!
У меня появилось желание стукнуть ее коробкой красок, но вдруг возникла отличная идея:
— Жора!
— Да, шеф?
— Может быть, твоя подруга привыкла переваривать пищу под музыку, а уж потом ей захочется поболтать?
— Вряд ли, — промямлил Жора.
— Ты пробовал?
— Нет. Я обычно играю на скрипке до приема пищи.
— Значит, надо проверить! Неси свой инструмент!
Бемоль неохотно поплелся в другую комнату, а я прошептал Круму:
— Смотри, что сейчас будет!
Сначала прозвучало что-то классическое из Иоганна Себастьяна Баха. Так было написано на обложке нотного альбома. Смычок сильно давил на струны, и они мяукали, как кошки. Крум воткнул в каждое ухо по мизинцу и загляделся на городской сад. Там спокойно гуляли люди. Должно быть, звуки скрипки не доносились до тенистой аллеи или грохочущий посреди улицы грузовик заглушал их начисто. Лично я слушал Жорино исполнение вторично, поэтому у меня была некоторая закалка. Ворона тоже спокойно выдерживала это испытание. Более того, от этой музыки ей захотелось спать.
— Хватит! — сказал я скрипачу. — Попробуй что-нибудь современное!
— Что, например? — спросил он, опуская смычок.
— Что-нибудь джазовое.
— А, не хочу!
— Не хочешь или не можешь?
Он признался:
— Могу, но мама не разрешает.
Я положил руку ему на плечо:
— Сейчас твоей мамы здесь нет. А настоящие виртуозы могут исполнять все. Ты виртуоз?
— Нет.
— Если меня послушаешься, то будешь.
Жора выставил смычок, как шпагу, крутнул им несколько раз и объявил:
— Шейк из репертуара французского ансамбля «Бабочки»!
И чудо совершилось: еще при первых звуках ворон открыла глаза, мотнула головой, бросилась на желтое покрывало и затанцевала. Пока собственник-дрессировщик пришел в себя, там появились десятки зеленых отпечатке пальцев. Точь-в-точь, как травка!
— Ой-ой! — воскликнул Жора и дал печальный заключительный аккорд.
— Га! — недовольно ответила пестрая танцовщица топнула ногой и оставила на покрывале еще охапку травы.
И, словно недовольная тем, что музыки уже не был слышно, она раскрыла крылья и сердито полетела по комнате.
— Вон! — встревоженно взревел скрипач. — Марш сад, к своим родичам!
Крум и я бросились помогать хозяину, но по стенка зацвели семь-восемь новых букетов, один другого пестре и размазаннее.
— Га-а-а! Га-а-а! — кричала ворона. Она сама себе подпевала. Сама отбивала такт. Сама разукрашивала мебель, у которой уже далеко не везде был цвет слоновой кости. Пока мы ее выгнали, комната стала похожа на картинную галерею.
И как раз тогда…
Глава VII. Телефоны звонят
Как раз тогда дверь отворилась и вошла мать Бемоля.
— Кто это наделал?! — спросила она после того, как ее взгляд окинул и оценил весь дрессировочный зал.
— Одна ворона, — ответил я, и это была сущая правда.
— Моя ворона, — дополнил Жора. — Мы хотели превратить ее в попугая.
— И кто же подал такую идею?
Я признался бы сразу, потому что чужим детям дают в таких случаях взбучку поменьше, но бывший владелец сеньориты Ворониты меня опередил:
— Я, мама. И больше не буду. Теперь буду заниматься только скрипкой и школьными уроками!
Женщина скорбно уронила руки, села на краешек кровати так осторожно, чтобы не перепечатать на свое платье какую-нибудь травинку, и обратилась ко мне:
— Сашко, Сашко, ты же ему друг, почему ты не удерживаешь его от таких поступков?
И снова, только я хотел было признаться, Жора лишил меня слова.
— Я вас провожу, — сказал он быстро. — Мама что-то неважно себя чувствует.
Когда мы вышли, он только сказал мне:
— Наивный! Тебе, небось, кажется, что так наказание было бы меньше? Или тебе захотелось, чтобы нам запретила дружить?