— Завидую, — сказал Крум.
— В антракте поменяемся местами, — пообещал я, чтобы он не так уж переживал.
Из-за кулис показался молодой человек в розовом свитере с микрофоном в руке. Я подумал, что он будет петь, но ошибся. Молодой человек заговорил:
Поскольку голос молодого человека был слабеньким и вряд ли донесся бы до последних рядов, ему помогало несколько громкоговорителей. В это время музыканты не играли, а болтали между собой. Только когда прозвучала последняя строчка, их инструменты снова ожили. Молодой человек отскочил в сторону. Все подумали, что он испугался, и рассмеялись, но тут же поняли, что причина другая: три лошади с наездниками рысью выбежали на манеж. Одна лошадь была красной. Прямо на ее спине, без седла, сидел индеец. Самый настоящий: в кожаной одежде и мокасинах, с томагавком в руке. Над его головой развевались цветные перья. Такие короны из перьев раньше носили вожди краснокожих, а теперь не носит никто. Кроме, разве что, артистов, играющих команчей и апачей в кино.
— Вылитый Виннету! — не удержался я.
Тетка рядом со мной удивилась. Она не знала такого героя.
Вторая лошадь была черной, на ней сидел полуголый негр в брюках из грубой ткани. Ногами он старался покрепче обхватить бока животного. Негра кидало то влево, то вправо, и он, вцепившись обеими руками в черную гриву, испуганно вскрикивал. Что именно, я не понял, потому что кричал он не по-болгарски.
Третья лошадь, белоснежная, как подушка, была самой красивой. На высоком седле, украшенном разноцветной кожей и бисером, восседал белокожий плантатор в элегантном костюме и шляпе с широкими полями. Пришпорив лошадь, он замахал длинным лассо и погнался за остальными наездниками, хотя они ему не сделали ничего плохого. Лицо его было искажено такой злобной гримасой, какой не делал ни один наш соотечественник даже тогда, когда мы разбивали мячом его окно.
— Неужто поймает? — испуганно спросила моя соседка.
Лассо взвилось над черным всадником:
— С-с-с-с!
Ко всеобщему удивлению и радости, негр ловко нырнул под живот лошади, не коснувшись земли. И тут же опять выпрямился. Ого, вовсе не такой уж он пропащий, как показалось вначале!
Плантатор остался на бобах. Попробовал поймать индейца, но не успел. Повторил попытку. Попробовал в третий раз. Музыка и конский бег все усиливались. Наверное, уже был значительно превышен мировой рекорд, но не было судей с хронометрами, чтобы зафиксировать новое достижение.
— Голова закружилась! — пожаловался Крум.
В этот миг белокожий бросил поводья, выхватил два пистолета и сразу из обоих выстрелил. Красная и черная лошади тотчас упали как подкошенные. Индеец и негр полетели вперед кувырком, но, вместо того чтобы разбиться насмерть, сделали по двойному сальто и оказались на ногах. Музыка замерла. Два спешенных наездника медленно и грозно двинулись к своему преследователю. Он выпустил еще четыре пули из длинных блестящих стволов, но промахнулся. А негр и индеец шли к нему, шли, шли… Уже не ярость, а страх выражало лицо плантатора. Если эти черные руки примутся за его шею, тогда пропали у него и трахея, и пищевод! Если изящный томагавк трахнет его по по черепу, то разрубит надвое, как арбуз.
— О! — воскликнул он с иностранным акцентом, отбросил пистолеты, спрыгнул с лошади и проворно убежал.
Тут музыка заиграла веселую, приятную мелодию. Черная и красная лошади встали на задние ноги, потому что вовсе не были убиты, а белая пристыженно опустила голову.
Номер «Трио «Тринидад» был окончен. Публика захлопала в ладоши. Индеец и негр стали кланяться, запыхавшиеся и счастливые. Тот, белый, в широкополой шляпе, тоже пришел получить свою долю оваций. Может быть, он и не такой уж плохой человек, только роль его неприятна зрителям, раз он стреляет в невинных лошадей и людей.
— Браво! — кричали все.
Мы с Крумом тоже кричали, но умеренно: все же сидели не на галерке! Прилично вела себя и тетка слева от меня. Она только аплодировала, отчего вентиляция временно прекратилась. Один зритель справа от нас восторженно сказал соседу: