— Почему ты опоздал? — обратилась к нему Хуанита. — Я не умерла от скуки только благодаря этому любезному мальчику!
Она была похожа на разъяренную львицу. Мне стало очень приятно. Но тот тип с бакенбардами не испугался, вынул из своего кармана серебряный перстень с круглым красноватым камешком, размером с таблетку хинина, и отдал девушке.
Злость Хуаниты мигом испарилась. Она внимательной осмотрела перстень, потом надела его на правую руку, мило улыбнулась и сказала:
— Хорошенький. Спасибо.
Мне стало очень грустно.
Когда гимназист понял, что на этот раз ему сошло, он оживился:
— Если нигде не будем задерживаться, доберемся до крепости за десять минут.
— Пешком?
— На такси гораздо проще…
Хуанита сердечно со мной распрощалась. Пожелала мне получше заниматься, чтобы в дальнейшем не быть второгодником ни в одном классе. Обещала передать приветы своим братьям, хоть я вовсе не просил ее о такой услуге. Наконец она поблагодарила меня за компанию и пошла со своим спутником, который уже нервно притопывал ногой. А липа надо мной зашумела издевательски, словно она понимала, как ветрены все женщины, за исключением мамы и бабушки.
После ухода этой пары из-за ближайшего куста вынырнул дядя Геннадий. Он был все в той же помятой, расстегнутой и вылезшей из брюк рубашке, только сухощавое лицо еще больше заросло бородой. Его взгляд излучал неведомую решимость:
— Александр, я его нашел!
Мне было не до разговоров, тем более с таким обманщиком, как он. Я откликнулся неохотно:
— Опять какое-нибудь письмо со «старой» орфографией?
— Опять, мой мальчик! — засмеялся он, не уловив иронии. — Только не на бумаге, а на мраморной плите восемнадцатого столетия!
— Уж не носишь ли ты ее с собой?
Дядя Геннадий дрожащими пальцами зажег свою вонючую трубку и начал объяснять с придыханиями:
— Копал я там, где считал нужным… Выбросил массу песка и камней… И тут наткнулся на что-то твердое… Расчистил это место… И что я увидел?.. Плиту, понимаешь, могильную плиту!..
Я не удивился. Кладоискатели, как мне объяснил дядя Владимир, отличаются богатым воображением.
— И знаешь, что написано на этой плите, дорогой мой Александр?
— Не знаю, дорогой мой дядя Геннадий.
— Вот что! — вынул он листок из заднего кармана. — Списал при свече.
Я посмотрел. Буквы были написаны грубо, криво, с дугами и черточками над ними.
— Ничего не понимаю.
— Э-э, твой дядя Геннадий тоже сразу не разобрался, но потом понял, что это написано по-турецки! — похлопал он себя по груди.
— Ну, а потом?
— Потом я пошел к ходже Исмаилу, угостил его сливовицей, и он перевел мне эту надпись!
— Наверное, она означает: «Здесь имеется зарытое золото»?
— А ну-ка будь повежливее! — убрал свой листок дядя Геннадий.
— Так и быть. Но только скажи, что там было написано.
Кладоискатель понизил голос:
— «Если сойдешь вниз, выхода обратно нет».
— Оно… так и есть.
— Хорошо, но кто сделает такую надпись на могиле? Я подумал и решил: это не могила, а что-то совсем другое, только тот, кто положил плиту, очень хотел, чтобы эту штуку считали могилой! Поэтому вчера вечером я пошел при луне в крепость, засунул кирку сбоку, поднапрягся и…
— Она сдвинулась?
— Нет. Оказалась чересчур тяжелой для одного человека. Да я и не из самых сильных…
Дядя Геннадий попробовал запихнуть рубашку в брюки, чтобы не застудить поясницу, опустил плечи и замолчал. Он ждал, пока я заговорю, но я молчал. А может быть, он, наконец, говорит правду?
— Ну, давай, Александр!
— Что, дядя Геннадий?
— Пойдем со мной к Бейге!
Я в это мгновение подумал, что туда отправилась и Хуанита. Следующий вопрос я уронил автоматически:
— Сейчас?
— Как — сейчас? Хочешь, чтобы нас видело полгорода? Вечером, не раньше восьми!
Я сказал ему откровенно:
— В восемь не могу, у нас будут гости.
Он махнул рукой и стал меня отчитывать:
— Детские штучки! Упустить такой куш из-за куска торта.
Возможно, он был прав. Я спросил осторожно:
— Там… в крепости… перстни есть?
— Какие перстни?
— Ну, золотые, серебряные, с драгоценными каменьями…
— Конечно, есть! Жены пашей носили только перстни с камушками. Даже на ногах!.. Так придешь?
— Не знаю, дядя Геннадий. Не уверен…
— Буду ждать тебя дома до восьми. Если не придешь, найду другого. А ты обещаешь молчать, правда?