- Товарищ подполковник! - Ананасов вскочил и вытянулся в полный рост, насколько это позволял его измученный похмельем организм. - Разрешите доложить, подозреваемая доставлена! А что она здесь занимается несанкционированной уборкой - так это чистой воды ее самодеятельность! Я пытался пресечь, но безуспешно!
Подполковник стоял на пороге, как громом пораженный, и не сводил с тети Кали своего правоохранительного взгляда. Да и было на что посмотреть! Тетя Каля, в своих нестерпимо пламенеющих тюльпанах с закатанными по локоть рукавами, несколько растрепанная и раскрасневшаяся, могла яркостью своей окраски затмить пожарную машину или даже целый отдельный дивизион противопожарной охраны.
- Какая женщина! - воскликнул сраженный наповал подполковник. - Какая женщина!
Затем он повернулся к Ананасову и проговорил:
- Конечно, безуспешно! Где тебе ее пресечь? Это же не женщина, это явление природы! Навроде тайфуна или этой.., как ее.., цукини.., то есть, цунами! Тебе с такой женщиной ни в жисть не сладить!
После этого он окончательно забыл о своем незадачливом подчиненном, всем корпусом повернулся к тете Кале и церемонно представился:
- Подполковник Хохленко, Кузьма Остапович!
- Очень приятно, - тетя Каля весьма ловко слезла со стола - к этому времени она уже добралась до люстры - и также представилась, слегка зардевшись, что при ее природном цвете лица, усугубленном перманентным южным загаром, вряд ли можно было заметить:
- Калерия Ивановна я, Свириденко...
- А, так это вы... - задумчиво протянул подполковник и тут же решительно добавил:
- Ну, дак я зараз же вижу, что вы тут беспременно ни при чем.., вы, так я вижу, в этом конкретном случае невинная жертва трагического стечения обстоятельств...
- Ну вот же пришел настоящий мужчина, - проворковала тетя Каля, - и сразу же все в точности определил! Вы, Кузьма Остапович, с одного разу прямо в самый корень попали!
- Ты что же это. Ананасов, - повернулся подполковник к своему донельзя изумленному подчиненному, - что же ты такую исключительно порядочную женщину заставил напрягаться, к нам ехать.., поговорил бы мирно по месту жительства...
- Так я и хотел по месту жительства, а она сама затребовала...
- Ну, если сама - так это просто другое дело... тем более, что иначе бы я.., то есть мы с ней...
Подполковник был и вообще-то не очень речист, а сейчас, под действием особых обстоятельств, решительно не смог выбраться из этого предложения и несколько смутился. Ананасов видел такое впервые, да и вообще - смущенный подполковник милиции - зрелище куда более редкое, чем горилла-альбинос или шаровая молния.
Вообще, на глазах Ананасова происходило что-то необыкновенное, что-то поистине редкостное, что-то отдаленно напоминающее случающееся раз в году цветение кактуса "царица ночи".
Калерия Ивановна стояла посреди кабинета с закатанными рукавами и пыльной тряпкой в руках и не сводила зачарованного взгляда с Кузьмы Остаповича.
При его появлении она почувствовала дыхание родных степей, вольное дуновение южного ветра, колышущего бескрайние ковыли, в ушах у нее зазвучали скрип запряженных волами чумацких телег и звонкие голоса гарных хлопцев, перекликающихся, едучи на высоком возу:
"Гей, Грицько, сукин кот, ты куда ж, так тебя и разэтак, горилку заховал?"
Конечно, все эти экзотические звуки ей только померещились, и никаких чумацких телег в жизни она не видала, да и вообще чумаки вывелись из отечественного обихода больше ста лет тому назад, а в последнее время на их место народилось такое же буйное племя "челноков" - однако от подполковника действительно пахнуло на нее чем-то удивительно родным.
- Кузьма Остапович! - зачарованно повторила непоколебимая тетка, и это имя прозвучало в ее устах настоящей музыкой, отдаленно напоминающей небезызвестный марш Мендельсона.
- Калерия Ивановна! - в лад ей проговорил бравый подполковник, и в его голосе появились немыслимые прежде мечтательные нотки.
Представилась ему вдруг отчего-то тарелка пламенеющего борща - такого густого, чтобы ложка в нем непременно стояла, и такого ароматного, что все соседи начинают задумчиво принюхиваться, и миска замечательных вареников, такая глубокая, что не всякой вилкой можно достать до ее дна, и такая широкая, что не всякая птица долетит... впрочем, это уже, кажется, перебор.
Почувствовав, что мысли его приобрели слишком уж неслужебное направление, и вспомнив, что на него смотрят милицейские массы в лице славного капитана Ананасова, подполковник прокашлялся, сбрасывая очарование момента, и проговорил, обращаясь к свидетельнице:
- Присядьте, прошу вас, Калерия Ивановна! Зараз мы с вами тут побеседуем, чтобы больше вас не беспокоить...
С этими словами он подставил тете Кале инвентарный стул, несколько маловатый и хлипкий для ее внушительных габаритов. Стул под тетей Калей печально скрипнул, но тем не менее устоял.
- Отчего же не побеседовать... - тети Калин голос прозвучал как-то особенно певуче, как сопрано певицы Нетребко в арии Виолетты, только не так печально, - но только мне никакого беспокойства.., если с вами еще встретиться - так я всегда согласна...
Опомнившись и подумав, что сказала что-то лишнее и вряд ли приличное для уважающей себя вдовы, тетя Каля потупилась и закончила:
- Спрашивайте, Кузьма Остапович, все, что для вас только может быть интересно!
Собственные слова снова показались ей двусмысленными, и тетя Каля еще больше зарделась.
Подполковник еще раз прокашлялся и, вместо того что его действительно интересовало, спросил:
- Я, конечно, извиняюсь, но как же это вышло, Калерия Ивановна, что вы вошли в кабинет нотариуса Штокенвассера через дверь, а вышли оттуда непонятным науке способом?
Кузьма Остапович остался очень доволен своим вопросом - тем, как ловко и умело он его сформулировал, как прилично ввернул науку, и особенно тем, как безошибочно ему удалось выговорить трудную фамилию покойного нотариуса. Даже ехидный Ананасов, кажется, посмотрел на своего начальника с большим уважением.
- Да как же вы могли подумать, Кузьма Остапович, - вскричала Калерия Ивановна, - что я могла что-то сделать тому нотариусу? Да разве ж у меня сил хватит?