Детей в очках было немного, но всякий очкарик, встречаясь глазами с братом или сестрой по несчастью, понимающе кивал головой и с интересом рассматривал чужое приспособление. Интересно, что в моей большой семье не было ни одного ребенка в очках, кроме меня. Из-за этого биби твердо решила, что виной всему книги, которых я читаю слишком много. От кого мне достались плохие глаза, так и осталось неизвестно, ведь у всех в семье зрение было отменным.
Иногда мама пыталась заставить меня надеть линзы: особенно, если мы собирались на очередную свадьбу, ведь свадьбы были не просто главным развлечением, но и единственным способом продемонстрировать диаспоре повзрослевшую дочь, которую следовало выдать замуж. А потому все были одеты не просто торжественно, а так, словно это последний пир на земле накануне конца света. Все золотые украшения семьи были надеты на дочерей, никто не жалел денег на красивые прически, макияж и платья в пол. Платьям полагалось быть блестящими, яркими и при этом обязательно целомудренными. Декольте и красивая грудь должны были быть скрыты, как, впрочем, и длинные ноги. Тело было позволено демонстрировать так, чтобы окружающим стало ясно, что девушка не просто юная и здоровая, но еще и невинная. Всякий раз, собираясь на свадьбу, мать начинала меня упрашивать снять уже наконец свои очки и надеть линзы, хотя бы раз в жизни, чтобы быть немного посимпатичнее.
Но чем дольше она настаивала, тем сильнее росло нежелание снимать очки: больше всего в ее настойчивости и в ритуальности местных свадеб меня задевало, что женщины в этом странном праздничном блестящем мире до сих пор оставались товаром. Каждый родитель считал своим долгом придать дочери вид наиболее выгодный из возможных, за столом взрослые невзначай хвастались друг другу школьными успехами детей, их олимпиадами, отличными оценками и умением готовить национальные блюда. Детей обсуждали больше всего. Вначале это были разговоры о школьных достижениях, а по мере взросления появлялись новые темы: кто обручился, кто и куда поступил, кто и когда вступил в брак, кто и когда развелся и, конечно, кто совсем уж отбился от рук. Тем, кто, по мнению членов общины, отбивался от рук, было посвящено самое жаркое и долгое обсуждение: рты вытягивались, как если бы высасывали сок из костей, брови удивленно приподнимались в ожидании подробностей, пальцы нервно перебирали каждую деталь недостойных биографий.
Мне нравились красивые традиционные танцы, плов и белое платье невесты, но я начала избегать походов на свадьбы. Я не хотела чувствовать себя товаром, к которому, сидя за богато накрытыми столами, прицениваются взрослые. Официантам приходилось сдвигать тарелки всё плотнее друг к другу, чтобы последовательно выставить на стол мангал-салат, лобио, хашламу из баранины и говядины, долму, шах-плов и кебабы. Свадебный президиум благоухал, украшенный живыми цветами и подаренными букетами, с потолка свисала массивная люстра, от которой слепило глаза. Всякий раз, заходя в зал торжеств, я тут же ощущала, как на мое тело устремлялись липкие любопытные взгляды женщин и мужчин. Все они оценивали, как я одета, как накрашена, какой длины моя юбка, какая у меня прическа, как я говорю и улыбаюсь, пью ли вино и если пью, то сколько бокалов.
В мире, где я росла, каждый уголок был пронизан взглядами. Глаза от сглаза, глаза соседей, глаза родственников, глаза случайных прохожих, глаза недобросовестных мужчин и несчастные глаза женщин. Жизнь в общине напоминала реалити-шоу, где повсюду бесконечные камеры видеонаблюдения: каждому поступку, слову и делу находились свидетели, ничто не оставалось незамеченным.
Первое, что сказала нам мать, как только мы научились ходить и пересекать порог родительского дома, — у всего есть глаза. А потому мы должны всегда непременно следить за собой, за тем, как нас видят другие, потому что мы не просто любимые дети своего родителя, но и его капитал, его репутация, его честь, его лицо. В этом мире, даже отделившись от родителя, ты всегда несешь на себе не только его фамилию и отчество — неслучайно большинство тюркских отчеств в обязательном порядке содержит в себе слова «кзы» (дочь) и «оглы» (сын), — до самой смерти ты дочь и ты сын, ты представляешь род. И не дай Аллах сделать что-то, что омрачит радость родителей твоих и опозорит род твой. Ведь с той же готовностью, с какой сообщество защищает тебя, пока ты достойная его представительница, оно уничтожит, стоит тебе ослушаться. Не могло быть иначе. Восток и Запад никогда не уподобятся друг другу: Телегон убивает Одиссея, Рустам убивает Сухраба, отец убивает сына, потому что только ему дано это право: он дарует жизнь и он же ее забирает.