Неужели, мистер Деверо тоже чувствует? Это практически невозможно без внутреннего знания, но, может, у него исключительный случай, не зря же он в достаточно молодом возрасте добился вершин…
Прослушивание шло уже полтора часа. Иногда Джонатан быстро принимал решение, иногда дольше. Один парень танцевал минут десять, прежде чем услышать «Стоп. Принят». Все, кого приняли, оставались в студии; остальные выходили на подкашивающихся ногах. Это проходило по краю моего сознания, я уже давно не держалась за зрительное восприятие, а медитировала, устанавливая связь со своим внутренним я. И почувствовала, что пришла моя очередь, за секунду до того, как прозвучало:
– Кьяра Делевинь.
Шаг вперед. Глубокий вздох. На секунду – а может на целую вечность – наши взгляды встретились, и я провалилась в ртутный омут его светло-серых, с темной окантовкой, глаз. В глубине этого омута поднималось какое-то незнакомое, первобытное чувство, от которого вдруг стало сладко-сладко и захотелось одновременно взлететь и распластаться по земле, чтобы почувствовать хоть какую-то опору.
Но раздались первые аккорды и мужчина изумленно дернулся. Я резко повернулась к нему спиной, начиная первые движения, чувствуя его обжигающий взгляд кожей.
А в следующее мгновение все растворилось.
Взмах, взлет, поворот. Со стороны это выглядело простыми движениями, но я ощущала танец по-другому. Как бег крови по сосудам, как дыхание, сокращение мышц и работу сердца, толчками вливающего жизнь в мое тело. Все это с каждым тактом превращалось в нечто иное. В огонь и воду, готовую его затушить; в сомнения, сковывающие ноги льдом; в победный перебор пальцами. В стылую землю, ураган и выдернутые с корнем деревья. Я давно уже не слышала музыку ушами, она была внутри меня, как и танец, остальные же довольствовались лишь внешними проявлениями.
Я знала, что меня не остановят. Хореограф не смог бы прервать композицию, которую придумал сам.
Его «Стихии» не повторял никто и никогда. Сам Деверо исполнял их на публику редко, но, мне кажется, наедине с собой он мог делать это чаще. Однажды увидев этот танец я уже не могла остановиться – учила движения и проживала их день за днем, пока не начала чувствовать, как Джонатан. Танцевать как Джонатан. Быть Джонатаном.
Я не показывала этот танец никому – не хотела лишних разговоров. Но сейчас уже всё равно.
Обратный отсчет пошел.
Музыка оборвалась, и я остановилась в той же точке, откуда и начала. Никто не говорил мне «стоп», никто вообще ничего не говорил. Это было немного против правил, я обязана была двигаться, пока меня не остановят, но «Стихии» не тот танец, чтобы повторять бесконечно.
Я повернулась, не замечая никого вокруг, кроме Джонатана. Только его чуть побледневшее лицо со сжатыми челюстями. Через несколько секунд он очнулся и хриплым голосом сказал:
– Принята.
Тут же все пришло в движение. А, может, двигалось и раньше – я не знаю. Пара студентов неуверенно захлопала, Маргарет начала что-то говорить. Я же отошла в сторону и закуталась в кофту с капюшоном.
– Так, студенты, – Джонатан прочистил горло. – Сейчас перекусите, и жду вас примерно через сорок минут. Сегодня мы начнем чуть позже, но в будущем не опаздывайте – начало занятий ровно в полдень. Мисс Делевинь, задержитесь.
Я осталась ждать его в проходе.
– Я мог вас не принять. Танцевали не вы.
Я вздрогнула. Значит, он понял? Это становилось немного опасным, но у меня не было выбора. Я равнодушно пожала плечами и подняла к нему абсолютно спокойное лицо, хотя внутри меня все дрожало от такой близости к мужчине. От вида жилки, бившейся на его шее. От обволакивающего запаха, источника которого я не могла определить.
Какой же у него рост? Метр девяносто? Я не стала спрашивать, это было бы уже перебором. Только пожала плечами и вздохнула:
– Нет, не могли. Теперь вам интересно, как же танцую я.
И вышла из студии.
ГЛАВА 2
Кьяра
Нас в группе оказалось двенадцать.
Нескольких человек я знала; других видела впервые. Мы не разговаривали, погруженные в собственные переживания: каждый постарался занять свой кусочек студии, очертив невидимой линией личное пространство. Нам предстояло, фактически прожить вместе последующие две недели под присмотром наставника; и тем ценнее были минуты в студии, которые мы могли провести наедине с самими собой.
Хоть я и пыталась отвлечься, мысли мои возвращались к Джонатану. К его вытянутому, мускулистому телу, больше подходящему воину, чем танцору – но я знала, что двигался он легко, даже слишком легко, презрев гравитацию.