Девица лежала в кровати на боку. Уткнувшееся в подушку лицо закрывали светлые волосы. Нижняя часть тела была прикрыта простыней, из-под которой высовывалась длинная, стройная нога. Глядя на роскошный бюст, на загорелую атласную кожу бедра, Питер почувствовал, как в нем пробуждается желание.
Он все еще был пьян. И понял это потому, что ему совершенно не хотелось видеть лицо девушки. Она оставалась для него объектом, при помощи которого можно удовлетворить желание. Как личность он ее просто не воспринимал.
Ченселор сделал шаг к кровати и нащупал под ногами осколки стекла. Теперь понятно, почему у дверей стояли сандалии. У него хватило соображения надеть их, чтобы не порезать ноги. И телефон… Питер вспомнил, как вчера что-то орал в трубку.
Девица перевернулась на спину. У нее было смазливое личико, немного пресное, а в общем, физиономия типичной калифорнийской девки. Слишком мелкие, хотя и правильные, черты лица говорили об отсутствии характера. Она пошевелилась — и ее большие груди заколыхались в разные стороны, а упавшая простыня обнажила крепкие, выпуклые бедра. Питер подошел к кровати и стянул с себя мокрые плавки. Стряхнув прилипший к пальцам песок, он осторожно, стараясь не сгибать левую ногу, поставил на кровать правую и опустился на простыню.
Девица открыла глаза.
— Иди ко мне, милый, — позвала она сквозь сон мягким, вибрирующим голосом. — Тебе лучше?
— Кажется, я должен перед тобой извиниться?
— Да что ты? Может быть, перед собой, но уж никак не передо мной. Ты очень старался, однако у тебя все равно ничего не вышло. Тогда ты взбесился и выскочил как сумасшедший.
— Мне очень жаль, что так получилось, — сказал Питер, дотрагиваясь до пышной груди девицы.
Она застонала и потянула Ченселора к себе. Она либо была профессионалкой, либо обладала повышенной сексуальной возбудимостью. Во всяком случае, никакой предварительной подготовки ей просто не понадобилось…
Потом Питер услышал спокойный голос, вопрошающий с чисто профессиональным интересом:
— Все в порядке, мой миленький? Вот видишь, это совсем не трудно… — Девица смотрела на Питера так, как исполнитель смотрит на зрителя, ожидая заслуженных аплодисментов. У нее были совершенно равнодушные, пустые глаза.
— Благодарю, я твой должник, — сказал Питер ледяным тоном.
— Вовсе нет, — засмеялась девица. — Я не собираюсь ничего брать с тебя. Мне прекрасно заплатили…
И тут Ченселор вспомнил все, что случилось с ним накануне: вечеринку, споры, вспомнил, как, совершенно пьяный, ехал он на машине из Беверли-Хиллз, как в страшном гневе орал по телефону на Аарона Шеффилда, кинопродюсера, купившего право экранизировать его роман «Контрудар!».
Шеффилд пришел на вечеринку вместе со своей молодой женой. Вообще-то именно он и пригласил Ченселора. Но хозяином вечеринки был неуловимый соавтор Питера, поэтому он счел неудобным отказаться.
«Тебе не о чем беспокоиться дружище, ты написал бестселлер», — не раз говорили ему. Но, как вчера выяснилось, волноваться было о чем. Эти голливудские деятели решили в приятной обстановке — даже в более чем приятной — сообщить ему кое-что весьма важное.
Было несколько «очень серьезных» звонков из Вашингтона по поводу предстоящих съемок фильма «Контрудар!». Весьма ответственные лица указали, что Ченселор допустил в своем романе грубейшую ошибку: ЦРУ действует только за рубежом, его операции не распространяются на Соединенные Штаты. Принятый в 1947 году устав ЦРУ специальным параграфом запрещает их проведение. Поэтому Аарон Шеффилд согласился внести в сценарий ряд изменений. Теперь в фильме вместо ЦРУ будет действовать группа бывших разведчиков, недовольных нынешней политикой, но не представляющих никакой правительственный орган.
— Какая, черт побери, разница! — заявил Аарон Шеффилд. — Так даже драматичнее. На экране будут орудовать негодяи не одной, а двух разновидностей. И нам хорошо, и Вашингтон счастлив.
Однако Ченселора это предложение привело в ярость. Дело было вовсе не в авторском самолюбии. Он неоднократно беседовал с теми, кто позднее стали прототипами его героев. Они действительно казались людьми недовольными, но это было недовольство совсем иного рода. Они испытывали отвращение к своей работе, потому что им приходилось принимать участие в операциях явно противозаконных. Просто у них не было выбора, и они это делали.