— Небогато, — вздохнул я, и подумал. — А вдруг дальше, как в Библии?
Прилетишь на место, а там Сам, с апостолами, — добро пожаловать. И «Аз езьм воздам!». В рай точно не попаду, как атеист, да еще партиец. Остается только второе (я поежился).
— Не ссы! — взбрыкнул во мне коммунист. — Все наши там. Опять же Владимир Ильич и товарищ Сталин. Глядишь, организуем революцию.
Воодушевившись таким образом, я стал, чуть клубиться над лампами (не иначе от тепла) и, как положено, созерцать объективную реальность.
Дочь, уведя жену в зал, усадила ее на диван и стала отпаивать валерьянкой (я это зрел сквозь стену), а зять, встав с кресла, подошел к моему телу.
— Ну, вот и кирдык, тебе батя, — чуть нагнувшись, поправил простыню. — Теперь даже выпить будет не с кем. Всхлипнул.
— Хороший все — таки он мужик, хотя и мент, — расчувствовался я. И тоже проникновенно хлюпнул.
Зять между тем вздохнул, и прошел к бару. Извлек оттуда початую бутылку коньяка, набулькал в фужер и высосал до дна. Крякнув.
Я облизнулся вверху. Захотелось тоже.
— Тили-лим-бом-бом! — пропел в прихожей звонок, и дочь, простучав каблучками к двери, отперла замок. Потом второй — в холле. На пороге стоял продувного вида малый.
— Скорбим вместе с вами, — изобразил он на лице печаль. — Я из похоронного бюро «Ритуал». Полный спектр услуг для вашего безвременно усопшего.
— Витя! — позвала из холла дочь, — промокнув глаза платком. — Здесь по поводу папы!
— Ну? — возник рядом зять. — Чего надо?
Малый повторил, назвав прейскурант с ценами и выжидательно уставился на пару.
Витек, так звали зятя, — наморщил лоб, посчитал в уме и удивленно протянул, «однако!». — Да за такие бабки я похороню все ваше бюро! Свободен!
— Молодца! — умилился я, глядя на все с потолка. — Здорово отшил этого барыгу. И ведь, сколько требует, гад! Почти сто тысяч деревянных.
В течение получаса явились еще трое таких и последнего, самого упрямого зять спустил с лестницы.
Кстати, похороны в Москве, это что-то. Не успел гражданин помереть, как ритуальщики тут как тук. Не иначе флюиды. И если раньше переезду равнялся пожар, то теперь — похороны. Дешевле закопаться самому. Без посторонних.
Но в столице все строго по правилам. И расценкам. Иначе зароют как бомжа. Обкуренные госарбайтеры.
— Только вот вам, — незримо изобразил я кукиш. Не на того напали. Хорониться не желаю. Лучше кремироваться. Назло капитализму с бизнесом. Это дело решенное.
Между тем, как говорят, процесс пошел. Переселение в мир иной началось.
Дочь стала обзванивать по мобильнику немногочисленную в Москве родню и нескольких пока еще живых приятелей из бывших чекистов, а потом зять брякнул по «домашнему» в соответствующий отдел Генпрокуратуры. Мол, помер ветеран двух сразу. Союзной и Российской. В которых учинил немало славных дел. Во имя, так сказать, и на благо.
За что полагается упокоение за казенный счет. По полной программе.
Насколько я понял из разговора, на другом конце провода выразили соболезнование и нашли меня в списках, а потом огласили все, что полагалось усопшему по закону. Три похоронных венка, к ним автобус с катафалком, портрет в главном здании на Большой Дмитровке и три должностных оклада.
Далее Витек назвал уже согласованное с женой и тещей время с местом подачи транспорта, после чего умчался на своем «форде» в Николо-Архангельский крематорий, заказать сожжение тела.
К вечеру, облаченные в прокурорский мундир, мои останки с регалиями за службу, покоились в гробу на раздвижном столе в зале. Рядом, прислоненные к стене, пахли хвоей и лавандой несколько поминальных венков с лентами, на которых значилось: «От безутешных родных», «Прокуратуры РФ», «Ветеранов КГБ» и «Сватов Альберта с Ниной». Здесь же, на секретере теплилась свеча, а в смежной комнате по традиции бдила родня, вздыхая и тихо переговариваясь.
Мне мучительно хотелось спать, как известно, душам не чуждо земное, я поерзал в воздухе и завис (он надежно держал), вслед за чем предался Морфею[1].
Проснулся на полу. От непонятного шипения. Рядом, напыжившись, стоял любимый кот жены Чубайс, взъерошенный и с дикими глазами.
— Брысь! — по привычке сказал я. Кот с мяуканьем отпрыгнул в сторону, выгнув спину.
На шум из смежной комнаты тут же вошел зять, а за ним дочь и переглянулись.
— Чего это он? — испуганно вопросила Рита. Чубайс хлестал себя хвостом по бокам и теперь светил глазами в потолок, куда я воспарил от греха подальше. Душа не душа, вдруг возьмет и сожрет. Коты, особо с такими именами, существа непонятные.