Тем временем негритенок пришел накрыть на стол, и Тибальд тогда только впервые заметил, что это не ребенок, как он полагал раньше, но старый черный карла отталкивающей внешности. Впрочем, маленький человечек принес вещи, в которых не было ничего дурного: большое золоченое блюдо, на котором исходили паром четыре куропатки, отлично приготовленные, а под мышкой — бутылку сладкого вина, настоянного на корице. Едва Тибальд утолил голод и напился, как почувствовал, будто огонь разливается по его жилам. Что до Орландины, то она ела мало, но все время поглядывала на своего сотрапезника, то бросая ему нежные и невинные взоры, то вновь всматриваясь в него с таким злорадством, что молодому человеку делалось не по себе.
В конце концов негритенок пришел убрать со стола. Тогда Орландина взяла Тибальда за руку и сказала:
— Как же, прекрасный кавалер, мы проведем этот вечер?
Тибальд не знал, что на это ответить.
— Мне взбрела в голову одна мысль, — продолжала она. — Видишь это большое зеркало? Пойдем кривляться перед ним, как я это делала когда-то в замке Сомбр-Рош. Меня забавляло тогда сравнение фигуры моей дуэньи с моей собственной; теперь я хотела бы увидеть разницу, какая есть между мной и тобой.
Орландина придвинула стул к зеркалу, после чего развязала брыжи на шее Тибальда и сказала:
— Шея у тебя почти такая же, как моя, плечи тоже — но до чего иная у тебя грудь! Год назад еще не было этой разницы, но теперь я просто не могу узнать свои перси — так они переменились! Сбрось, прошу тебя, твой пояс и расстегни кафтан. О, что это еще за бахрома?..
Тибальд, уже не владея собой, понес Орландину на диван — в этот миг он считал себя счастливейшим из смертных… Вдруг он почувствовал, будто кто-то запускает ему когти в шею.
— Орландина! — вскричал он. — Орландина, что это значит?
Но Орландины уже больше не было. Тибальд увидал на ее месте нечто отвратительное и незнакомое ему доселе.
— Я не Орландина, — завопило чудовище, — я — Люцифер!
Тибальд хотел призвать на помощь Спасителя, но Сатана, который разгадал его замысел, зубами впился ему в горло и не позволил вымолвить это святое имя.
На следующее утро крестьяне, едущие в Лион с овощами на рынок, услышали доносящиеся из заброшенной придорожной лачуги стоны и жалобы. Они вошли и нашли молодого Тибальда лежащим на гниющей падали. Они взяли его, принесли в город, и несчастный де ла Жакьер узнал своего сына.
Его положили на постель; вскоре Тибальд, казалось, начал приходить в себя и слабым, еле внятным голосом произнес:
— Отворите двери этому святому отшельнику, отворите как можно скорее!
Сперва его не поняли, однако дверь отворили и увидели почтенного монаха, который велел, чтобы его оставили с глазу на глаз с Тибальдом. Его желание удовлетворили и двери за ним заперли.
Долго слышались еще увещания отшельника, на которые Тибальд отвечал мощным голосом:
— Поистине, отец мой, я каюсь в грехах своих и уповаю только на милосердие Божие!
Наконец, когда все стихло, двери решили отворить. Отшельник исчез, Тибальд же лежал мертвый с распятием в руках.
Едва я кончил эту историю, как вошел каббалист, который как будто хотел прочитать по моим глазам впечатление, которое я испытал. Действительно, приключения Тибальда очень удивили меня, но я не хотел этого показывать и ушел к себе. Тут я вновь начал размышлять обо всем том, что со мной случилось, и почти уверовал, что дьяволы, ради того чтобы ввести меня в обман, оживили трупы двоих висельников и что — кто знает? — может быть, я и есть второй Тибальд?
Зазвонили к обеду. Каббалист к столу не вышел. Все были, как мне казалось, в рассеянности, может быть, оттого, что я и сам не мог собраться с мыслями.
После обеда я вернулся на террасу. Цыгане со всем табором отдалились уже от замка на значительное расстояние. Странные цыганки вовсе не явились; а тем временем наступила ночь, и я ушел в свою комнату. Долго ждал прихода Ревекки, но на сей раз понапрасну, и наконец уснул.
День одиннадцатый
Ревекка разбудила меня. Открыв глаза, я увидел прекрасную израильтянку, она сидела на моей постели и держала мою руку.
— Отважный Альфонс, — сказала она, — ты хотел вчера тайком пробраться к двум цыганкам, но решетка, закрывающая выход к ручью, была заперта. Приношу тебе ключ от нее. Если они и сегодня покажутся перед замком, я прошу тебя, чтобы ты пошел за ними даже в их табор. Ручаюсь, что ты осчастливишь моего брата, если сумеешь сообщить ему о них что-нибудь новое. Что до меня, — с грустью добавила она, — я вынуждена удалиться. Моя судьба, мой странный рок требуют этого от меня. Ах, Отец мой, почему Ты не создал меня подобной всем прочим смертным? Я чувствую, что более способна любить на самом деле, чем в зеркале.