Я дал отрицательный ответ, но Зибельда обняла меня за шею и ножничками, которые держала в руке, перерезала ленточку. Эмина тут же схватила реликвию и бросила её в расщелину скалы.
— Завтра ты вновь наденешь её, — сказала она, — а пока повесь на шею эту вот плетенку из наших волос вместе с привязанным к ней талисманом, который убережет тебя, быть может, от неверности и непостоянства, если хоть что-нибудь на свете способно уберечь от этого возлюбленных.
Затем Эмина вынула из своих волос золотую булавку и старательно заколола ею занавеси моего ложа.
Я пойду по её следам и опущу занавес над продолжением этой сцены. Достаточно знать, что мои приятельницы сделались моими женами. Существуют, несомненно, ситуации, когда насилие, вызывая пролитие невинной крови, является преступлением; но бывают также и такие случаи, в которых жестокость служит самой невинности, позволяя ей явить себя во всем блеске. Именно так случилось с нами, из чего я сделал вывод, что мои кузины не были истинными участницами моих сновидений в Вента Кемада.
Чувства наши улеглись, мы были уже совсем спокойны, когда вдруг печально застонала колокольная медь. Часы били полночь. При этом звуке я не мог удержаться от волнения и сказал моим кузинам, что опасаюсь, не угрожает ли нам какая-нибудь горестная случайность.
— И я тоже боюсь, — ответила Эмина. — Опасность близка, но послушай то, что я тебе говорю: не верь ничему худому, что бы тебе о нас ни говорили, не верь даже собственным глазам.
В этот самый миг кто-то внезапно разорвал занавеси моего ложа, и. я увидел человека благородной наружности, одетого по-мавритански. В одной руке он держал алкоран, в другой же — обнаженную саблю; кузины мои бросились к его ногам, говоря:
— Могущественный шейх Гомелесов, прости нас! На что шейх ответил страшным голосом:
— Adonde estan las fajas?[74] Затем, обращаясь ко мне, сказал:
— Несчастный назареянин, ты опозорил кровь Гомелесов. Ты должен перейти в веру пророка либо умереть.
В этот миг я услышал ужасный вой и увидел бесноватого Пачеко, который подавал мне знаки из глубины комнаты. Мои кузины также его заметили, ужасно разгневались, вскочили и, схватив за плечи, мгновенно вытолкнули его из комнаты.
— Несчастный назареянин, — снова повторил шейх Гомелесов, — осуши единым духом эту чашу или ты погибнешь позорной смертью, а труп твой, повешенный между останками братьев Зото, станет пастбищем коршунов и игралищем духов тьмы, которые будут пользоваться им для своих адских метаморфоз.
Я решил, что в подобных обстоятельствах честь велит мне покончить с собой. И я горестно воскликнул:
— Ах, отец мой, на моём месте ты поступил бы точно так же!
После этих слов я взял чашу и осушил её всю до дна. Я ощутил ужасающую слабость и лишился чувств.
День восьмой
Поскольку я имею честь рассказывать вам о своих приключениях, вы, конечно, без труда сообразите, что я не умер от выпитой мною — как я полагал — отравы. Я только лишился чувств и не ведаю, как долго оставался в этом состоянии. Помню, однако, что снова проснулся под виселицей Лос Эрманос, но на сей раз я испытывал своеобразное удовлетворение, ибо, по крайней мере, был уверен, что ещё не умер. Кроме того я не находился уже между двумя висельниками: я лежал слева от них, а справа был какой-то человек, который не подавал признаков жизни, причем на шее у него темнела веревка. Вскоре, однако, я обнаружил, что он только спит, и разбудил его. Незнакомец, оглядев место своего ночлега, засмеялся и сказал:
— Следует признать, что в каббалистической практике случаются порой пренеприятные недоразумения. Злые духи умеют принимать столько образов и форм, что нельзя знать, с кем имеешь дело. Однако же, — прибавил он, — откуда взялась эта петля вместо плетенки из волос, которая ещё вчера была у меня на шее?
Позднее, заметив меня, он сказал:
— И сеньор тут?.. Сеньор, ты ещё слишком молод для каббалиста, хотя у тебя тоже веревка на шее.
И, в самом деле, я убедился, что он прав. Я вспомнил, что Эмина вчера повесила мне на шею плетенку из волос своих и Зибельды, и тоже не знал, как объяснить эти метаморфозы.
Каббалист окинул меня быстрым взором и сказал:
— Нет, ты не принадлежишь к нам. Тебя зовут Альфонс, твоя матушка родом из Гомелесов, ты капитан валлонской гвардии, ты весьма отважен, но весьма неопытен. Впрочем, хватит об этом, нужно сперва отсюда выбраться, а потом увидим, как нам быть.
Ворота ограды были распахнуты, мы вышли и снова увидели перед собой проклятую долину Лос Эрманос. Каббалист спросил меня, куда я думаю направиться. Я ответил, что решил непременно добраться до Мадрида.