— Шестнадцать… семнадцать… девятнадцать… — считала пронзительным шепотом вторая секретарша. Ее голос становился все громче. Стеллаж за что-то задел. Дверь была наполовину открыта — она открывалась наружу. Я нажал на ручку и боком пропихнул туловище между дверной рамой и стеллажом.
IV
— Наконец-то вы соизволили явиться! — приветствовал меня юношеский голос. Из-за стола красного дерева поднялся офицер со светло-русой шевелюрой, в одной рубашке. В комнате было очень жарко. Он достал маленькую щеточку из ящика стола.
— Вы запачкались о стену…
Чистя рукав моего пиджака, он продолжал говорить:
— Я вас жду со вчерашнего дня, надеюсь, вы сносно провели ночь? Работа не позволила сегодня мне выйти, но я даже был этому рад, потому что мог быть уверен, что теперь-то уж мы обязательно встретимся — погодите, вот тут еще штукатурка осталась, — однако, однако, я уже так втянулся в ваше дело, что смотрю на вас как на старого знакомого, а ведь мы, собственно, еще не виделись. Меня зовут Эрмс, да вы, впрочем, знаете…
— Да, знаю, — сказал я, — спасибо, не беспокойтесь, майор, это пустяк. У вас есть для меня инструкция?
— Ясное дело, а то зачем бы я здесь сидел? Чаю?
— Спасибо, с удовольствием.
Он пододвинул мне стакан, спрятал щетку в ящик и сел. У него был располагающий облик русоволосого паренька, хотя, присмотревшись поближе, я обнаружил вокруг веселых голубых глаз морщинки, — но это потому, что он улыбался. Зубы у него были как у молодого пса.
— Ну, к делу, дорогой мой, к делу; инструкция, где она тут у меня, эта инструкция…
— Только не говорите, пожалуйста, что вы должны за ней выйти, — заметил я с бледной улыбкой.
Его охватил такой приступ веселости, что даже слезы выступили на глазах. Он поправлял развязавшийся галстук, восклицая:
— Ну вы и шутник! Мне не надо никуда выходить, она у меня здесь, — он показал рукой в сторону—там из бледно-голубой стены торчал корпус небольшого сейфа. Он подошел к нему, набрал на цифровом щитке номер, что-то заурчало; достал из сейфа толстую пачку бумаг, перевязанную шпагатом, бросил на стол и, положив на нее сильные, большие ладони, сказал: — Я дал вам наш старый орешек — как раз то, что надо. Придется попотеть, ведь вам это впервой, а?
— Вообще говоря, да, — сказал я и, так как его глаза излучали безусловную добропорядочность, добавил: — Побудь я здесь дольше, стал бы, наверно, первоклассным специалистом, не отправляясь с какими-либо миссиями. У вас невольно пропитываешься этим, этим… — Я не мог подобрать нужное слово.
— Колоритом! — выпалил он и опять рассмеялся.
Смеялся и я. Мне было легко и хорошо и даже не приходилось преодолевать себя, чтобы помешивать чай. Просто удивительно, с чем это у меня до недавнего времени ассоциировалось.
— Можно мне посмотреть это? — спросил я, указывая на связанные шпагатом бумаги.
— Все, что вам будет угодно. — Он протянул через стол связку, довольно тяжелую. — Пожалуйста…
Его тихий, с мягким нажимом голос помешал мне взглянуть на инструкцию.
— Может быть, сперва приведем в порядок некоторые… фактические обстоятельства… Так неуклюже, по-казенному это у нас называют. Вы мне поможете, верно?
— Да?.. — произнес я губами, ставшими вдруг чужими и непослушными.
— Если вам нужно куда-нибудь позвонить… — подсказал он, тактично опуская глаза.
— Ах да! И как это я забыл! Священнику из Теологического отдела — совершенно вылетело из головы! Разрешите?
— О, я уже сделал это за вас..
— Вы? Как это — почему?-
— Пустяки. Остается еще кое-какая мелочь, гм?
— Не знаю, как быть. Рассказать вам?
— Я не настаиваю…
— Это было… скажите, майор, — все это было испытанием? Да? Меня решили испытать?
— Что вы понимаете под испытанием?
— Ну, откуда мне знать… что-то вроде предварительного исследования. Я понимаю, что пригодность, в некотором роде, э-э… новичка, может быть поставлена под сомнение, вот ему и подсовывают…