За несколько десятков шагов до Отдела инструкций я увидел уборщиков. Они драили пол. Было их что-то очень уж много. Все на четвереньках, в только что полученных со склада плащах, с оттопыренными карманами. И не слишком-то они старались, а больше зыркали исподлобья, искоса — все же снизу неудобно. Кто-то кашлянул — все встали, похожие друг на друга как братья, приземистые, плечистые, в надвинутых на глаза шляпах. Я остановился, удивленный; они многозначительно подталкивали друг друга, переговариваясь вполголоса: «Коллега Мердас, пшиво… пшиво, коллега Брандзль, коллега Шлипс, пшиво…»
Появилось десятка два офицеров в парадных мундирах, при саблях. Они проверили документы у штатских, те проверили документы у офицеров, обо мне в суматохе как-то забыли. «Ага, — подумал я, — охрана…» Я торчал возле лифта, не столько из любопытства, сколько потому, что не особенно спешил к Эрмсу. Вдруг заиграли побудку, лифт причалил к нашему этажу, началась суета, беготня, но всё по стойке «смирно», сабли на портупеях позвякивали, охрана засунула руки глубоко в карманы, все поля шляп пошли вниз, головы вверх, освещенная кабина открылась, двое адъютантов, сплошь в серебряных шнурах, ухватились за ручку двери.
Из уст в уста пробежала весть: «Адмирадьер! Адмирадьер — уже!» Возникла шпалера офицеров, я догадывался, что прибыла важная персона, и сердце возбужденно заколотилось. Из лифта, какого-то особенного, лифта-салона,, обитого красным дамастом, увешанного картами и гербами, вышел, чуть волоча левую ноту, маленький старичок в мундире, расшитом золотом. Быстрым взглядом окинул вытянувшихся в струнку офицеров и — седой, сухой, крапчатый — крикнул, не напрягаясь, на одной лишь долголетней выучке, — словно нехотя щелкнул кнутом:
— Здравия желаю, ребята!
— Здра! Ла! Дин! Дьер!!! — загремел кишащий мундирами коридор. Старец скривился, словно уловил фальшивую ноту, но ничего не сказал, только зазвонил золотобляшным слоем орденов, устилавших его грудь, и двинулся вдоль шеренги. Сам не знаю, как это вышло, но и я стоял в ней, единственный штатский среди военных чинов. Может быть, удивленный серым вкраплением моей одежды, он внезапно остановился.
«Теперь! — мелькнуло у меня. — Броситься в ноги, признаться, просить!»
Однако я продолжал стоять, преданный, как никогда в жизни. Он глянул воинственно, задумался, звякнул и быстро бросил:
— Штатский?
— Так точно, штатский, госпо…
— Служишь?
— Так то…
— Жена, дети?
— Разрешите дало…
— Н-н-а! — добродушно произнес старец. Он размышлял седовласо, кустисто, шевеля пухлой бородавкой междуусья. Он и вправду был крапчатый, я это видел вблизи.
— Тайный агент, — тихо прохрипел он. — Тайняк… видно. Сразу видно. Бывалый… матерый тайняк… Ко мне!